Мао Цзэдун

Такие взгляды не мешали Мао настаивать на необходимости строгого партийного единомыслия. Долгом каждого коммуниста считалось «полное подчинение центральному руководству».

Пристрастие Мао к подобным противоречиям стало отличительной чертой всей его политики. Этот дьявольски хитроумный и одновременно на редкость простой ход обеспечивал ему возможность управлять ходом любой идеологической кампании в соответствии с личными политическими нуждами. Он всегда мог изменить направление удара, вынудить реальных или воображаемых соперников полностью раскрыть свои взгляды — с тем, чтобы уже без особого труда расправиться с ними.

«Чжэнфэн» никогда и не планировался как размеренная, доброжелательная кампания. Он должен был стать решающей схваткой — не только с Ван Мином и его представлениями, но и с теми в партии, кто испытывал хотя бы внутреннее сопротивление идеям самого Мао. «Изгнать заразу и спасти страждущего» — отличный принцип, но Мао никогда не обещал, что этот процесс будет безболезненным. «Первым делом, — пояснял он, — пациент должен ощутить потрясение, шок. Ты болен! — обязан кричать ему врач. Подопечный обмирает от страха и покрывается испариной; с этого момента он встает на путь исцеления». Конфуцианские методы убеждения становятся для Мао излюбленными, но, так же как и совершенномудрые правители древности, он не забывал и о легистских способах принуждения тех, кто отказывался подчиниться его воле. Конечно, речь шла не о Ван Минс и других высших чиновниках партии, чей статус служил достаточной защитой от репрессий, — объектами нападок были, как правило, более уязвимые души, чей пример служил потом суровым назиданием остальным.

В 1942 году одним из наиболее непокорных упрямцев был в Яньани исполненный идеализма молодой литератор Ван Шивэй.

Искренность — чтобы не сказать доверчивость — являлась отличительной чертой китайских интеллектуалов на протяжении веков. Среди писателей и художников, примкнувших к партии с началом антияпонской войны, призыв Мао сомнениями проверить древние истины послужил поводом развернуть широкую дискуссию на страницах стенных газет — «дацзыбао», — носивших названия типа «Ши юй ди» («Стрела и мишень»), «Цин цибин» («Легкая кавалерия») или «Сибэй фэн» («Ветер с северо-запада»). Нечто похожее имело место двадцатью годами раньше, в ходе «Движения 4 мая».

Писательница Дин Лин опубликовала весьма резкую статью, где в самых непочтительных выражениях высмеяла лицемерие партийных чиновников в вопросе равноправия женщин. Ее коллега поэт Ай Цин с ехидной издевкой писал о том, как комиссары требовали от него превратить «стригущий лишай» в название полевого цветка. Однако наиболее болезненный удар Мао ощутил, прочитав сатирическое эссе Ван Шивэя «Дикая лилия», напечатанное партийной «Цзефан жибао» (газета «Освобождение») в марте. Ван осмелился рассказать о скрытой от посторонних глаз стороне жизни в Яньани: о «трех классах одежды и пяти сортах пищевых продуктов», полагавшихся высшим чинам партии в то время, когда «больные и раненые оставались без чашки лапши, а молодежь довольствовалась двумя чашками рисового отвара в день». Упомянул он и о плотских утехах высоких начальников, об их абсолютном равнодушии к нуждам простых коммунистов.

Даже сейчас, полвека спустя, китайцу трудно понять, расставил ли Мао сознательно западню, в которую угодил Ван Шивэй и другие, или реакция литераторов, оказалась для него полной неожиданностью.

Типичным для Мао являлось то, что он не оспаривал ни одну из гипотез. В его воспоминаниях Ван Шивэй представал то как необходимая «чжэнфэну» мишень, то в качестве его невинной жертвы, дискредитировавшей благородные политические цели. Так или иначе, случай с Ван Шивэем стал образцовым в процессе подавления политического инакомыслия. По подобной же модели строились акции устрашения творческой интеллигенции на протяжении всего последующего правления Мао и даже после его смерти.

Сценарий репрессий Мао озвучил в мае лично, на специально созванном совещании работников литературы и искусства. Сатира и критика, заявил он, абсолютно необходимы, но и писатели, и художники должны для себя решить, на чьей они стороне. Те, кто (подобно Ван Шивэю) тратит свою энергию на обличение так называемых темных сторон диктатуры пролетариата, являются «мелкобуржуазными индивидуалистами» и «трутнями в рядах настоящих революционеров». Цель искусства — служить интересам пролетарской культуры, а основная задача людей творческих профессий — стать трибунами масс, целиком отдав свою жизнь и талант священному делу революционной борьбы.