Мао Цзэдун

Выхода из тупика по-прежнему не было.

Отошедший на «второй план» Мао хранил молчание до конца осени. В партии и правительстве пошли разговоры о необходимости выработки более реальной политики, но настолько невнятные, что их никто не принимал всерьез. Низовое руководящее звено терпеливо выжидало сигналов сверху.

К декабрю в стране не было и намека на начало подъема экономики. В Аньхое и других наиболее пострадавших от бедствий провинциях власти начали эксперименты с так называемой «системой саньцзы ибао» («системой семейного подряда»), по которой крестьянским семьям по контракту передавались земельные наделы с правом свободного хозяйствования. Посетив Сычуань, Чжу Дэ стал свидетелем того, как крестьяне покидали коммуны, чтобы растить урожай на собственных участках. На его вопрос, не следует ли в сложившихся экстремальных условиях закрепить этот опыт официально, жители ответили: «Даже если в документах не будет о нем ни слова, мы все равно продолжим свое».

В глазах Мао подобная ситуация значительно прояснила вопрос о политике на селе.

В январе 1962 года он созвал в Пекине совещание ЦК партии, куда пригласили не только обычные две или три сотни ответственных правительственных чиновников, но и более семи тысяч кадровых работников из парткомов уездов и коммун.

Грандиозное мероприятие должно было стать поворотным пунктом в процессе восстановления народного хозяйства страны. Однако если Мао предполагал, что совещание призовет общество отстоять социалистические ценности, то Лю Шаоци и другие бойцы «переднего края» готовились к «моменту истины», когда партия извлечет наконец уроки из ошибок прошлого, выработает действительно эффективный курс и при полной поддержке кадровых работников на местах поведет за собою массы.

Лю начал свой доклад с хвалебных фраз в адрес Мао, чье «мудрое руководство» не раз спасало положение в «самые критические моменты». Однако затем он неожиданно перенес акцент: «Необходимо подчеркнуть, что главная ответственность за недостатки и ошибки, совершенные на протяжении последних нескольких лет, целиком лежит на партийном центре». Из зала послышались требования назвать имена конкретных виновных, но ни Лю, ни другие руководители не были готовы вести на открытом заседании откровенный разговор. Более прямым оказался Пэн Чжэнь — тремя днями позже. Партийный центр, заявил он, состоит из Мао, Лю Шаоци и членов Постоянного Комитета Политбюро. На каждом из них лежит вина, пропорциональная его мере ответственности. От ошибок, подчеркивал Пэн, не застрахован и сам Мао, ведь это он говорил о переходе к коммунизму «через три — пять лет», это по его настоянию повсеместно открывались общественные столовые. Если на Председателе «лежит хотя бы тысячная доля вины за допущенные ошибки, он обязан подвергнуть себя самокритике».

Ответ Мао партия услышала через десять дней:

«Я несу всю ответственность за ошибки, которые совершил центр, на мне же лежит и часть вины за них, поскольку я являюсь Председателем Центрального Комитета партии. Но мне бы не хотелось, чтобы кто-то избежал ответа за свои дела: многим нашим товарищам тоже есть в чем покаяться. Однако основную ответственность несу, безусловно, я».

«Самокритика» оказалась на редкость мягкой. Мао не только не признал никаких собственных ошибок и заблуждений, в его словах не прозвучало и намека на извинения за свою политику или хотя бы на сожаление по поводу судеб миллионов погибших в результате ее. Вместо этого Председатель попытался доказать, что бремя ответственности лежит на каждом уровне руководства. Пусть тяжесть вины с ним разделят и другие:

«Те из вас, кто… боится взять на себя ответственность и не хочет, чтобы сказал свое слово народ, кто считает себя тигром, к заднице которого никто не посмеет прикоснуться, те неизбежно проиграют. В любом случае люди не будут молчать. Вы полагаете, что ваши трусливые задницы неприкосновенны? Ошибаетесь. Еще как прикосновенны!»

Несмотря на всю уклончивость таких признаний, они в достаточной мере электризовали аудиторию. Мао вполне мог бы позволить себе еще большую сдержанность: для партии, видевшей в нем вождя абсолютно непогрешимого, прозвучавшее и без того оказалось немыслимым откровением. На протяжении последующей недели «тигр» за «тигром» — начиная с Чжоу Эньлая и Дэн Сяопина и заканчивая партийным чиновником из провинциального захолустья — подвергли себя ритуальному самобичеванию. 7 февраля, когда совещание завершило работу, партия с облегчением почувствовала, что трудную страницу вес же удалось перевернуть. Наступало время делать конкретные шаги в той прагматичной политике, что исподволь складывалась в течение минувшего года.