Единственным, кто не мучил себя особыми раздумьями, был Лю Шаоци. Еще в начале ноября обостренный инстинкт самосохранения подсказал ему необходимость отдалить от себя Пэн Чжэня. Уж если грянет политическая буря, то пусть его, Лю, она обойдет стороной.
В этой до предела сгустившейся атмосфере Председатель сделал второй шаг.
Незадолго до Нового года, беседуя в Ханчжоу с Чэнь Бода и работниками редакции партийного журнала «Хунци» («Красное знамя»), Мао сказал, что в статье Яо Вэньюаня упущено главное. Вся суть драмы У Ханя заключается в ос названии. «Хай Жуй был разжалован императором Цзяцином, — подчеркнул Мао. — Мы же разжаловали Пэн Дэхуая. Выходит, что Пэн — настоящий Хай Жуй». Таким образом, вопрос об У Ханс приобретал уже не литературоведческую, но политическую окраску.
В январе наступило относительное затишье. О рассуждениях Мао Политбюро ничего не было известно, и когда секретарь Чэнь Бода написал статью, где без указания на источник изложил взгляды Председателя, Пэн Чжэнь, пустив в ход связи в отделе пропаганды ЦК, добился отмены ее публикации. Однако остановить атаку, начавшуюся на самого У Ханя, он был не в состоянии. Февраль приносит новые дурные вести. При полной поддержке Линь Бяо Цзян Цин организовала в управлении НОА по культурно-массовой работе движение по борьбе с «феодальным и капиталистическим мышлением». Кампания критики У Ханя поднялась на еще более высокий уровень.
Первый секретарь Пекинского горкома партии предпринял отчаянную и, видимо, запоздалую попытку перехватить инициативу.
На протяжении предыдущих восемнадцати месяцев Пэн Чжэнь возглавлял в ЦК «группу по делам культурной революции», которую Мао создал для «противодействия ревизионизму в области культуры и искусства». По предложению Пэна, эта же «группа» вырабатывала и основные направления идеологических дискуссий. «Февральская линия», как были названы принятые «группой» решения, подтвердила: «между идеями Мао Цзэдуна и буржуазным мировоззрением идет титаническая борьба», а творчество У Ханя «свидетельствует о глубоких политических заблуждениях известного историка». Однако авторы документа тут же подчеркивали, что «академические споры должны решаться принятыми в науке, а не в политике методами».
8 февраля Пэн полетел в Ухань, чтобы доложить Мао о проделанной работе. Председатель не одобрил ее, но и не сделал ни одного замечания, лишь спросил, не является ли У Хань «антипартийным элементом» — уж больно двусмысленно звучит его фраза о «разжаловании». В заключение разговора Мао отметил, что при отсутствии фактов, указывающих на какую-либо связь между автором драмы и Пэн Дэхуасм, историк может и дальше «служить народу на посту заместителя мэра столицы».
Предупредив, по его мнению, политическое ненастье, Пэн Чжэнь возвратился в Пекин.
На протяжении нескольких последующих недель слышались слабые отголоски надвигающейся грозы. Мао посетовал, что «Жэньминь жибао» является всего лишь «полумарксистской газетой», вновь напомнил Чжоу Эньлаю и Дэн Сяопину о «чрезмерно закрученных» Пэн Чжэнем гайках.
Однако Пэн испытал бы значительно большую тревогу, если бы знал о том, что Председатель одобрил программный документ, подготовленный вскоре после ряда встреч Цзян Цин с руководством НОА. В директиве говорилось: «Начиная с 1949 года общество оказалось под жестким влиянием черной, антипартийной, антисоциалистической линии, идущей вразрез с идеями Председателя Мао». Поскольку за вопросы культуры Пэн начал отвечать с июля 1964 года, ответственность за сложившуюся ситуацию нес и он — наравне с отделом пропаганды ЦК, возглавлявшимся кандидатом в члены Политбюро Лу Динъи. Документ недвусмысленно означал грядущий глобальный пересмотр всей сложившейся системы культурных ценностей.
Следующий шаг Мао сделал в конце марта, когда Лю Шаоци отправился в месячную поездку по странам Азии. Председатель дал понять, что партия должна отказаться от «февральской линии», поскольку она «затушевывает классовую природу существующих противоречий». У Хань и интеллигенция с таким же, как у него, складом ума являются «учеными тиранами», находящимися под защитой «партийного тирана» Пэн Чжэня. Мао угрожал разогнать не только «группу по делам культурной революции», но и весь отдел пропаганды ЦК, названный им «чертогами владыки преисподней». Та же участь, по его словам, ждала и Пекинский горком партии.
Эти взгляды Председателя формально были изложены Кан Шэном на заседании Секретариата ЦК, прошедшем 9 апреля под председательством Дэн Сяопина.