Читаем Марево полностью

— Боже мой, Боже мой, неужели жь вы никогда не видали людей истинно-любящихъ? заговорилъ онъ тоскливымъ порывомъ:- бдность, униженіе, заботы на каждомъ шагу, а чувство только крпнетъ….

— Ахъ, Владиміръ, вырвалось у ней почти со слезами, — да многимъ ли дается такое счастье?

— Однакожь есть, встрепенулся онъ, — бываетъ это счастье?

— Да…. въ сирени, спохватилась она.

Онъ бросилъ сигару и отошелъ къ окну, не замчая, какъ она улыбалась, проворно махнувъ платкомъ по глазамъ.

— Хорошо, что моя будущая жена не похожа на васъ, проворчалъ онъ сквозь зубы.

— Конечно, отъ такой сохрани васъ…. и помилуй, расхохоталась она:- гд жь ваше сокровище?

— Я за ней пріхалъ, грубо отвтилъ онъ.

— Такъ это вы за невстой въ такую даль перли? Нжное же у васъ сердце!

Онъ схватилъ шляпу.

— Куда же вы? Мы еще позавтракаемъ, спокойно предложила она, между тмъ какъ лицо стало почти одного цвта съ воротничкомъ. — Вотъ я сейчасъ распоряжусь…. виновата, у меня голова что-то закружилась….

Она выбжала въ сни, оттуда въ садъ, упала въ траву и зарыдала истерическимъ смхомъ.

А черезъ полчаса они сидли другъ противъ друга, глядя въ тарелки, изрдка прося передать то или другое блюдо и насильно заставляя себя сть.

Русановъ почти безсознательно простился съ ней. Онъ шелъ, не разбирая дороги, все прямо, какъ птицы летаютъ, до самой гостиницы, обращая на себя вниманіе прохожихъ, и чуть не попавъ подъ колеса.

"Во что бы то ни стало!" бродило у него въ голов.

А Инна заперлась въ своей комнатк на цлый день.

Къ ночи пріхалъ Леонъ; она вышла къ нему, едва держась на ногахъ; о прошломъ не было слова помянуто.

— Ну, что жь тутъ у тебя подялось? говорилъ онъ, усаживаясь рядомъ на диванъ.

— Владиміръ здсь…. Бдняжка хитрилъ со мной давеча; разв я не вижу, что чмъ больше озадачишь его, только масла въ огонь…. Научи ты меня, что длать…. Отказаться отъ него силъ нтъ, не могу.

Леонъ конечно только посл многихъ разспросовъ понялъ въ чемъ дло.

— Зачмъ же отказываться? что это, Иночка, ты совсмъ не въ своемъ ум, не вс дома…. ласково журилъ онъ, приглаживая ея волосы.

— Леня, да подумай ты, что я ему принесу, чмъ отплачу? Мн стыдно подумать о себ; да къ тому же видишь какая я надломленная, больная…. вдь я не шутя больна, теперь по крайней мр…. передъ нимъ цлая жизнь еще впереди. Неужели жь изъ него ничего не выйдетъ? Кто жь будетъ сидть у юпки отжившей почти….

— То-есть не жившей, поправилъ онъ;- а ты ужасовъ-то себ не рисуй…

— А я-то, какъ онъ пріхалъ, до того забылась…. Такъ вотъ даромъ, думала, схвачу счастье…. Ну, жизнь! плыветъ въ руки, бжишь ея словно чумы; хватишься…. поздно….

Голосъ у ней оборвался; Леонъ съ испугомъ обнялъ ее и привлекъ къ себ; слезы покатились градомъ ему на шею.

— Иночка, да ты можетъ-бытъ напрасно себя мучишь, ухватился Леонъ за новую мысль;- вдь эти порывы бывали съ тобой; можетъ-бытъ ничего этого нтъ…. И какъ ты могла такъ скоро полюбить его?

— Чего полюбить? прошептала Инна:- я всегда его любила…. Я насиловала себя…. Пойми, чего мн это стоило!…

И вдругъ откинувшись на спинку дивана, почти задыхаясь, она поднесла къ губамъ платокъ…. Красныя пятна проступили въ тонкомъ батист. Леонъ, растерявшись, бросался по комнат, отыскивая чего-то.

— Не надо, но надо, съ усиліемъ проговорила она, махая рукой:- пройдетъ, а не пройдетъ и того лучше…. Хороша невста?

XI. Развязка

Русановъ, какъ пришелъ къ себ, тотчасъ потребовалъ бумаги, чернилъ и перо. Еще не угомонилось въ немъ разнузданное чувство, еще не остыла взбудораженная кровь, онъ ужь писалъ Инн письмо, присвъ у открытаго окна. Нсколько строкъ, почти сами собою, выросли подъ перомъ; потомъ онъ сталъ перемарывать, сглаживать шероховатости…. бумага покрывалась золотистымъ налетомъ заходившаго солнца, мало-по-малу его смнилъ розовый отсвтъ, голубоватая тнь сумерекъ, все темнй становилось въ комнат, буквы почти слились, когда онъ кончилъ письмо…. Письмо начиналось такъ:

"Съ тхъ поръ какъ мы случайно встртились на подмосткахъ, мы не переставали предсказывать другъ другу роль; взаимно электризуясь репликами, мы до такой степени слились въ игр, что мн трудно представить разлуку между нами до конца спектакля. Неужели вы сомнваетесь въ моемъ чувств…."

На этой строчк остановился Русановъ, перечитывая письмо. Онъ поколебался, поколебался, и медленно разорвалъ письмо пополамь…. еще и еще…. Мелкіе клочья полетли въ окно, и трепетными извивами разсялись по мостовой…. Онъ взялъ шляпу и пошелъ по улицамъ разгонять тяжелыя думы; бродя безъ цли, онъ незамтно очутился у гавани; дневная возня стихла; сумракъ охватилъ даль; съ моря дулъ втерокъ, хлестко нагоняя водвы на beach; вдали чернли остовы кораблей…. На ровной, пустынной, темной поверхности, гд то далеко, далеко свтился маякъ….

"Послднее средство!" проще и лучше, додумался Русановъ, идя назадъ.

На другой день, убирая комнату, Инна, вся вспыхнувъ, отскочила отъ окна и торопливо шепнувъ Леону:- Идетъ!… Займи его на минутку, — скользнула въ спальню.

Леонъ пожалъ руку немного удивленному Русанову, и пригласилъ его ссть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза