Марево

Ршено было сойдтись на квартир Бронскаго, во избжаніе всякихъ неудобствъ, и стрлять по данному знаку. Русановъ на все согласился.

— Васъ, однако, не очень измнило отчаяніе, вы пользуетесь цвтущимъ здоровьемъ, замтилъ Русановъ, видя, что гость не уходятъ.

— Это Бронскій хандритъ, а мн что? Я космополитъ, отвтилъ тотъ съ самодовольною откровенностью.

— А! скажите! сроду не видывалъ улыбнулся Русановъ.

— Вы, кажется, расположены шутить, обидлся космополитъ, взявъ. шляпу: мы еще потягаемся съ вами, вы еще не знаете, что это за сила…. Это тотъ никто что циклопу глазъ выкололъ, помните, въ Одиссе?

— Какъ не помнить? вмст вдь переводили… Вамъ, кажется, тогда стипендію дали, а отказали въ ней бдному семинаристу, который изъ Симбирска пшкомъ пришелъ, говорилъ Русановъ, затворяя на нимъ дверь.

Зайдя къ Леону, онъ нашелъ его совершенно протрезвившимся, и безъ особеннаго труда уговорилъ присутствовать на дуэли. Пока тотъ собирался, Русановъ нетерпливо ходилъ изъ угла въ уголъ, а в голов толпились одинъ за другимъ образы, одинъ другаго неопредленнй, туманнй: то представлялась ему Инна, только что получившая его письмо, то дядя ждетъ его его Москвp3;, коротая осенніе вечера съ старымъ Псоичемъ. И сквозь нихъ неотступно пробивается мысль: "Черезъ полчаса одного изъ насъ не будетъ…. Можетъ быть, меня…. меня не будетъ?" Это какъ-то странно и дико отдавалось въ немъ.

— Пора, проговорилъ онъ, взглянувъ на часы.

У Бронскаго его встртилъ, Дздзицкій, расхаживавшій по зал въ ожиданіи поединка. Пожелавъ ему добраго дня, Русановъ отошелъ къ овальному столику съ валявшеюся на немъ золотообрзною книгой, и машинально заглянулъ въ нее: Байронъ развернутый на Марино Фальеро. Онъ перелистовалъ нсколько страницъ, все та же мысль: смерть! Умереть у самой цли? Образъ Инны чуть мелькалъ ужь на второмъ план. Портьера въ кабинетъ распахнулась, вышедъ Бронскій съ Дздзицкимъ, и отдавъ поклонъ противнику, отперъ отцовскій ящикъ съ пистолетами. Пока секунданты заряжали ихъ, Русановъ прислъ на окно и глядлъ на вывску сосдняго магазина; прошло нсколько минутъ, онъ видлъ все т же пять буквъ, на которыя сразу упалъ его взглядъ, и все та же мысль, поглотившая вс остальныя. Бронскій, стоя у камина началъ что-то насвистывать.

Разомъ заколотили оба молотка по шомполамъ. Русанову представлено было выбрать пистолетъ, и противники разошлись по угламъ залы.

— Мы готовы, нетерпливо сорвалъ Бронскій.

Дздзицкій отошелъ съ Леономъ и подалъ условный знакъ. В ту же минуту Русавонъ встртилъ взглядъ и прицлъ графа, — бухнулъ глухой ударъ, и что-то съ трескомъ разлетелось по комнат. Онъ видлъ сквозь дымное облако, какъ Бронскій; держась за високъ, выпустилъ ручку разорваннаго пистолета, зашатался и упалъ на руки подбжавшихъ секундантовъ. Ошеломленный Русановъ долго не могъ ничего понять.

— Осколокъ! Осколокъ! бормоталъ Дздзицкій, помогая Леону перенесть раненаго на диванъ: — онъ безъ памяти; проворнй за докторомъ.

— Вдь я спрашивалъ, дошла ли пуля? упрекалъ Леонъ:- а впрочемъ, можетъ-бытъ, оружіе старое.

Русановъ подошелъ и положилъ на столъ пистолетъ.

— Выстрлъ за вами, сказалъ ему Дздзицкій.

— На что онъ мн? отвтилъ Русановъ;- еслибъ я могъ поправить зло, которое онъ надлалъ.

— Бронскій этого такъ не оставитъ, настаивалъ Дздзицкій, — дайте ему только оправиться.

— Я всегда готовъ къ его услугамъ; адресъ мой въ ***, если онъ только нуженъ будетъ вамъ или полиціи.

— Что до полиціи, та вы можете быть покойны, сказалъ тотъ:- слуги отпущены, все выдастся на собственную его неосторожность.

— Тмъ лучше, отвтилъ Русановъ, и поклонясь отправился брать билетъ на пароход.

IX. Старые знакомцы

На краю ***, въ сторон отъ большаго загороднаго дома, весь въ зелени деревьевъ, словно игрушка, глядитъ уютный коттеджъ, раздленный на дв половины. На одной изъ нихъ раздается голосъ хозяйки мистриссъ Джонсовъ, покрикивающей на старую Дженъ; стучатъ ножи, тарелки, стаканы…. Въ открытомъ окн другой половины слабо звучитъ разбитое дребезжащее фортепіано; кто-то далеко не мастерски, но что называется съ душою наигрываетъ la derni`ere pens'ee de Weber.

Причудливо ритмованная вальсомъ, предсмертная жалоба превосходно передавалась заунывными vibrato стараго инструмента, точно и самъ онъ, забытый и брошенный, тихо ропталъ на свою долю. Безъ сомннія, чувство покорной грусти, изливавшееся въ слабыхъ звукахъ, только скользило по дтской душ блокураго малютки, катавшагося подъ окномъ на спаленной трав. Нечаянно поднявъ глаза, онъ такъ и дрогнулъ, увидавъ словно изъ земли выросшаго передъ нимъ Русанова въ дорожномъ плать, съ дорожнымъ мшкомъ черезъ плечо.

Неподвижно вытянувшись къ окну, съ каждымъ звукомъ мняясь въ лиц, онъ все прислушивался къ звенящимъ флажолетамъ lusinzando до тхъ поръ, пока тихое гуднье, постепенно расплываясь, незамтно сошло на нтъ.

Малютка пролепеталъ что-то, но Русановъ, не слушая, кинулся къ окну.

— Инна Николаевна! крикнулъ онъ, едва совладавъ съ голосомъ: — Инна Николаевна!

Въ отвтъ ему послышался слабый крикъ, и что-то темное мелькнуло по комнат.