Читаем Марево полностью

Онъ разомъ очутился въ сняхъ и брался за ручку первой попавшейся двери.

— Куда! куда! какъ варомъ обдалъ его знакомый, съ лишкомъ годъ неслыханный голосъ.

На порог, распахнувъ дверь настежь, стояла Инна въ сренькомъ плать, съ принужденно-насмшливою улыбкой, а глаза такъ и ласкали, такъ и манили. Русановъ взялъ у ней руку, и глядлъ въ лицо дуракъ-дуракомъ.

— На порог не здороваются, оправилась она и привела его въ маленькую комнатку, повторяя взволнованно:- я не хотла врить письму…. Какъ же такъ?… Зачмъ вы здсь?…

— Въ Лондонъ. По дламъ…. запинался Русановъ, и оба покраснли, прочитавъ на глазахъ обоюдную ложь вопроса и отвта…. Они стояли въ замшательств у столика, Инна потупившись, Русановъ глядя на нее.

— Очень рада видть васъ, проговорила она такъ сдержанно, что Русанова покоробило. — Ну, садитесь, гость будете, разсмялась она вдругъ, откидываясь на диванъ:- давно ли пріхали?

— Сейчасъ только, отвтилъ онъ, усвшись.

— Что? И не скажетъ? Все такой же тихоня! захлопотала она, и ужь тащила на столъ кофейникъ, зажгла голубое пламя въ спиртовой комфорк и засновала по комнат съ чашками и посудой. Русанова это не то чтобы шокировало, а какъ-то непріятно было ему видть ее такою, именно въ первое время свиданія; онъ не того совсмъ ожидалъ.

— А это помните? говорила она, гря надъ горячимъ паромъ булку:- нужда научитъ калачи сть.

— Но что жь вы себ не наливаете? спросилъ онъ, не зная что сказать.

— Докторъ запретилъ, говоритъ: сердце и безъ того шалитъ…. Ну да ужь нынче куда не шло!

— Нтъ ужь въ такомъ случа позвольте не позволить, остановилъ онъ ея руку; она загораживала чашку, смясь и наклоняясь къ нему. Русановъ только теперь вглядлся въ матовый цвтъ ея лица, прозрачно восковой, какъ лежалыя церковныя свчи; глаза будто усилили блескъ, щеки то обдавались легкомъ налетомъ румянца, то блднли еще внезапне; нжныя жилки просвчивали на вискахъ, въ кистяхъ и тонкихъ пальцахъ аристократической близны…. Русановымъ овладло что-то щемящее, тоскливое. Онъ началъ говорить безъ умолку, разсказывалъ ей про Горобцовъ, про сосдей, про свою походную жизнь; она положила локти на столъ, оперлась подбородкомъ на руку, и уставилась на него мягкимъ взглядомъ.

— Не скучно вамъ по Украйн? спросилъ онъ вдругъ.

— Ну, что напоминать о потерянномъ ра, грустно улыбнулась она.

— Какъ же вы время проводите? освдомился онъ, когда они кончили полдникъ.

— А по цымъ днямъ гуляю…. Хотите пройдтись, сказала она, взявъ накидку; онъ подалъ ей руку; она оперлась на нее, слегка вспыхнувъ и оправивъ рукава; словно чего-то робя, спустились они съ крыльца. Они шли мимо ршетки парка, живописно распланированнаго по холмистой мстности; влво мелькнула темная аллея, обсаженная высокимъ частоколомъ хвойныхъ деревьевъ, все ниже и ниже, почти у самой земли въ дальней перспектив; тамъ и сямъ стелется плавный извивъ широкой песчаной дорожки, а сбоку, словно прилизанная къ ней, пошла отлогимъ спускомъ лужайка съ тонкоствольнымъ деревцомъ посредин, и такъ до сплошной купы вковыхъ липъ; дальше, зеркало пруда, съ опрокинутыми силуэтами втвей, глубоко вдавленное въ крутые берега газона; за нимъ опять валъ, съ тнистымъ боскетомъ пожелтвшей листвы; по низу, въ чащ отводовъ, почти у самыхъ корней сквозитъ красное солнце и блдно-золотистое небо съ розовымъ отстоемъ и яхонтовыми полосками облаковъ, какъ ирризація старыхъ стеколъ, уходитъ въ прозрачную даль изъ темныхъ вырзокъ зелени…. А тамъ опять разбгаются дорожки, словно маня вглубь и общая неистощимую роскошь новыхъ видовъ. Ни разу еще природа не являлась такою красавицей Русанову, и никогда еще не бывалъ онъ такъ холоденъ къ ней. Странное настроеніе вкрадывалось въ него; онъ какъ-то мллъ отъ прикосновенія любимой женщины, чувствуя съ какою доврчивостью она опиралась на его руку; но лишь только онъ взглядывалъ украдкой на худенькое, блдное личико, и жутко ему становилось…. "Нтъ, это что-то не то!" шевельнулось въ немъ.

— Досада какая, сказала Инна:- видишь, а войдти нельзя, кром хозяина, гостей и садовника никому недоступно…

— Помните, не вытерплъ онъ, точно жалуясь, — вотъ такимъ же вечеромъ вы какъ-то….

— Ничего не помню, живо перебила она, — нечего я помнить…. То не я была; то вотъ что….

Она нагнулась къ земл, такъ что длинныя пряди волосъ охватили запылавшее лицо, сорвала одуванчикъ и дунула въ блую шапку; пухъ полетлъ и разсялся въ тихомъ вечернемъ втерк.

— А если я другое напомню? началъ Русановъ вполголоса и остановился; ему почти не хотлось договаривать.

— Какъ же! вскрикнула она и, выдернувъ руку, бросилась отъ него вдаль по дорог на поляну, но не пробжавъ и половины, остановилась, вся запыхавшись, взялась за бокъ и какъ подкошенная прилегла на верескъ. Въ этомъ простор водянистыхъ бугровъ, усянныхъ купами деревьевъ и живыхъ изгородей, охваченная густвшимъ сумракомъ, она показалась Русанову такою маленькою, слабою, беззащитною.

"Нтъ, не то," бродила неотвязная мысль.

— На что такъ уставать? упрекнулъ онъ уже съ братскимъ участьемъ, присвъ у ногъ ея:- надо беречь здоровье, его не вернешь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза