Читаем Марево полностью

Русановъ отъ души сдлалъ съ ней тура три.

— Не хорошо, что длать! говорилъ Чижиковъ:- пристрастился къ бальнымъ танцамъ; переписывалъ когда-то ноты, какъ Руссо!.. Вотъ и пристрастился…

— Слушайте вы его; пристрастился къ бальнымъ танцамъ, передразнила Катенька:- у купцовъ иногда вечера бываютъ, понимаете? А ты лучше свое-то сыграй…

Чижиковъ немного смшался.

— Я, Владиміръ Иванычъ, написалъ вальсикъ… Совтовали напечатать, да что! русская фамилія туго идетъ.

Онъ махнулъ рукой и заигралъ свой вальсикъ.

И это былъ вальсъ для танцевъ, но какъ будто въ немъ вертлись и "Лучинушка" и "Матушка голубушка" и "Борода ль моя бородушка". Что-то широкое, русское слышалось въ беглыхъ звукахъ…

"Откуда эта сила берется?" думалъ Русановъ, невольно приближаясь къ фортепіано; а Катенька стояла, облокотясь, противъ играющаго, и когда вальсикъ замеръ на послдней пвучей нотк, она взяла его за голову, и притянувъ къ себ, звонко чмокнула.

— О чемъ это вы задумались, Владиміръ Иванычъ?

— Ахъ, еслибы вы звали, какъ я васъ понимаю!

— А что? спросилъ Чижиковъ.

— Нтъ, такъ! спохватился Русановъ.

— Нтъ не такъ!

И Катенька лукаво погрозила ему пальчикомъ.

Отецъ-командиръ покраснлъ и перемнилъ разговоръ.

<p>IX. Передовые</p>

Наступили два дня табельные. Еще наканун Русановъ въ какомъ-то тревожномъ состояніи ходилъ по своимъ комнатамъ; поглядлъ въ окно: шарманщикъ вертитъ свой органъ — скучно! Снялъ со стны скрипку, сталъ вспоминать недавно слышанный d'esir — скучно!

"А что если похать? Отчего жь и не похать? Что за бда? Мн просто весело тамъ; съ ней пріятно время провести…."

По утру онъ ужь вылзалъ изъ брички у крыльца Конона Терентьевича, владльца перваго знакомаго хутора по пути.

— Покорми тутъ, сказалъ онъ Жиду, входя въ переднюю.

Слышались голоса дяди и племянника въ горячемъ спор.

— Я удивляюсь, говорилъ Кононъ Терентьевичъ, — какъ это тебя можетъ занимать!

— А я вотъ удивляюсь, какъ это васъ занимаетъ, что меня это занимаетъ….

Русановъ увидалъ Конона Терентьевича, умывавшагося въ двухъ тазахъ; сперва съ мыломъ, а потомъ набло въ чистой вод; племянникъ стоялъ на стул и курилъ въ душникъ, такъ-какъ дядя терпть не могъ табачнаго воздуха, увряя, что дышать имъ гораздо вредне чмъ самому курить.

— Хвала Аллаху, насилу-то путное сказалъ…. Ахъ, здравствуйте!…. Извините пожалуста….

— Продолжайте, продолжайте…. Въ чемъ дло?

— Да, вотъ юноша воюетъ….

— Но, послушайте, дяденька, надобно же что-нибудь длать…

— Кто жь теб сказалъ, что есть на свт дло? Никакого дла нтъ, все это фантасмагорія!

Русановъ поглядлъ на оратора, а племянникъ даже и курить пересталъ.

— Ну будешь служить, вотъ спроси у него: изъ чего? жалованье получать! Будешь литераторомъ — гонорарій; купцомъ — барышъ; а результатъ одинъ: пить, сть, наслаждаться жизнію… Дураки хлопочутъ, изъ кожи вонъ лзутъ, а умный человкъ и такъ проживетъ….

— Да какже, по вашему, и цли въ жизни нтъ?

— Да что ты лошакъ что ли испанскій? Тмъ вотъ, когда на гору дутъ, клочокъ сна передъ мордой. вшаютъ; ну они и идутъ, все хотятъ дойдти…. И ты туда же?

— Посл этого и призванія никакого нтъ?

— Отставь, надолъ…. Ничего нтъ.

— Нтъ, дяденька! Вы сами себ противорчите…. На той недл вы читали Искандера и восхищались; вчера перечитывали Переписку Гоголя, и опять восхищались, а нынче опять другое говорите….

— Да ты глупъ! Ну смотришь ты на розу — теб нравится; нюхаешь жасминъ — опять нравится….

— Да? Такъ это все цвточки?

— А ты въ самомъ дл думалъ ягодки?

Русановъ прислушивался къ литературному каруселю не безъ любопытства. Онъ ждалъ какого-нибудь ршительнаго удара, когда вошелъ мужикъ съ глуповатымъ лицомъ и остановился у притолки.

— Что ты Хведько?… Да, я за тобой посылалъ, заговорилъ Кононъ Терентьевичъ. — Подешь въ городъ, купи ты мн сала…

— Чую, протянулъ мужикъ.

— Ну, что чую? Ничего не чуешь! Сало бываетъ двухъ сортовъ: одно блое, другое желтое….

— Се я понимаю….

— Такъ ты мн самаго желтаго привези: это самое лучшее, оно на заграничный рынокъ идетъ…. въ Лондонъ. Когда спросъ увеличился, такъ ваши купцы стали блое подкрашивать орлеаномъ и гуммигутомъ, чтобы показистй было… Понялъ?

— Эге! почесывался мужикъ, оглядывая всхъ изподлобья. Русановъ улыбался.

— Такъ смотри жь самаго желтаго! Да еще вотъ что попробуй; сало вдь состоитъ изъ трехъ кислотъ: олеиновой, маргариновой и стеариновой, да еще органическое основаніе — глицеринъ. Такъ это дурное сало, коли въ немъ много олеину!

Мужикъ переминался съ ноги на ногу и съ ожесточеніемъ глядлъ на сапоги.

— Ты его пожми сквозь тряпку!

— Звольте! согласился мужикъ.

— Коли олеинъ потечетъ — не бери!

— Коли олея пидетъ, не бери! повторилъ мужикъ.

— Ну такъ ступай, да помни; сдлай это не въ службу, а въ дружбу; я вдь не панъ теперь….

— Якъ же не панъ? возражалъ мужикъ.

— Мы теперь сосди, объяснялъ Кононъ Терентьевичъ.

— Спасиби вамъ, кланялся мужикъ;- дозвольте мини вже и сынку взять зъ собой; вони тамъ на стану {На пруду.} карасей ловятъ…

— Карасей ловятъ? Ребятишки? Какъ же они смютъ? Коля, дай-ка мн тубу!

— Помилуйте, дяденька, жара такая!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза