Марево

— Что вы, maman! Мн стыдно! Сказала та, потупивъ глазки и позируя въ живописномъ дезабилье, охватывавшемъ ея роскошныя формы.

— Да какъ и не обворожить! Какъ и не обворожитъ этакой красавиц! Только ты ужь больно проста, надо посмлй, да понжнй.

— Какъ это можно, maman! При всхъ-то? Наедин съ нимъ я могу быть понжне, а при другихъ нельзя и виду показать…

— Графинюшка ты моя! Гд мн учить? Ты умнй меня!

— Не правда ли, maman, какое громкое имя: графиня Юлія Бронская? Я непремнно упрошу его провести медовый мсяцъ въ Париж…

— Разв я теб наскучила? Говорила Анна Михайловна:- мн бы только порадоваться на васъ…

— Мы скоро вернемся, maman, право скоро… Какъ вы думаете, можетъ онъ къ внцу сдлать мн головной уборъ изъ золотыхъ розъ съ брилліантами вмсто росы? Недурно вдь?

— Какое-жь въ этомъ сомнніе!

— То-то. Я не хочу его раззорять…

Он распрощались, но на порог Анна Михайловна остановилась въ раздумьи.

— А ты, душечка, вотъ что еще. Ты напрасно Ишимова-то совсмъ отпихнула. Хорошо, какъ Богъ дастъ графа, а то не ровенъ случай. Да и графъ приревнуетъ, и это лучше.

— Fi, maman!… Ишимовъ! сказала дочка, выставивъ губку. Она это переняла у Бронскаго.

На другой день графъ Бронскій и Русановъ опять встртились на хутор Горобцовъ. Только спала жара, графскіе берейторы подвели лошадей къ крылечку. Графъ хлопоталъ около Юленьки, и усаживалъ ее на сдло.

Русановъ подошелъ къ Инн.

— Не трудитесь, beau chevaler, я сама сажусь на лошадь.

Она стала горячить воронаго коня, и поскакала впередъ.

Русановъ за ней, любуясь ловкостью и непринужденностью, съ какою она держалась на сдл: точно она всю жизнь ничего другаго и не длала….

— Васъ узнать нельзя, говорилъ онъ, едва поспвая за ней:- вы сегодня такъ веселы, такъ оживлены!

— Забудьте мою брюзгливость, которая, я думаю, порядкомъ надола вамъ! Вы ея больше не увидите…

— И давно такая перемна?

— Да какъ вамъ сказать? съ того дня какъ мы съ вами распрощались….

— Какъ это понимать?

— Какъ хотите, такъ и понимайте!

И, поднявъ лошадь въ галопъ, она запла:

   Полно прясть, о, cara mia,
   Брось свое веретено!
   Въ San Luigi прозвонили
   Ave Maria давно!

— Будемъ жить и веселиться! крикнула она вдругъ, повертывая лошадь къ кавалькад.

Они обогнули прудъ и, остановились у довольно широкой. канавы. Юленька проворно обскакала ее и стала вызывать графа обогнать ее до рощи, рисуясь и шаля, какъ дитя. Голубая амазонка такъ и волновалась въ кокетливыхъ движеніяхъ, раскраснвшееся лицо дышало веселымъ лукавствомъ, расширенныя ноздри и плутовскіе глазки такъ и поддразнивали….

— Усидите ли вы? говорилъ графъ, не спуская съ нея глазъ.

— Ловите жь! крикнула она, и, ударивъ лошадь хлыстомъ, съ хохотомъ понеслась по полю….

Графъ нагнулся, далъ шпоры, и перескочивъ канаву, пустился въ карьеръ за ней.

Инна хотла послдовать его примру, но, обернувшись, увидала Русанова, объзжавшаго канаву съ опущенною головой!..

— Что это вы такою пночкой? сказала она, подъхавъ къ нему.

— Я думалъ объ васъ, встрепенулся онъ.

— Можно узнать эту думу?

— Я боюсь, что вы попадете подъ вліяніе Бронскаго.

— А что? Разв онъ брыкается?

— Вы не знаете что это за человкъ….

— Нтъ это вы не знаете! Разв не правду говорилъ онъ вчера? поправилась она.

— Правду!

Она поглядла на Русанова сбоку.

— Вы, стало-быть, сознаетесь? Все на что онъ нападалъ дурно?

— Стало-быть.

Она подняла брови.

— Да вдь это все одни слова, заговорилъ было Русанов…

— А чего жь вамъ еще? Неужели вы не видите, что пока возможны только слова, слова и слова! можно впрочемъ еще ждать….

— Чего-же?

— Пришествія того времени, когда первые будутъ послдними….

— Вы этому врите?

— О, какой вы глупый! Не пеняйте, сами напросились на дружбу!

— А онъ, я вамъ доложу, бдовый! Онъ ужь не одну молодую голову вскружилъ, онъ на это мастеръ…..

— Да вдь тутъ есть цль!

— Какая жь цль? — Русановъ сорвалъ кленовый листъ, положилъ на ладонь и хлопнулъ. — Вотъ какъ дти забавляются: хлопнулъ одинъ, давай другой, это его тшитъ….

— И вы съ нимъ росли, учились, были пріятелями…. Какъ вы его славно поняли!

— Мы никогда не были задушевными пріятелями: разв вы не знаете, что поляки даже и въ университет отдльнымъ кружкомъ. Онъ, правда, былъ общительнй, любилъ ходить ко мн поспорить… Есть вещи, до которыхъ если дойдетъ, мы съ нимъ хоть на ножи… Что жь онъ по вашему?

— Баричъ, мечтатель! Признаться, я за то и люблю его, что онъ не такъ страшенъ, какъ самъ себя размалевываетъ. Поглядите-ка его въ обществ: тамъ онъ и властямъ угождаетъ, и на вс руки…

— Онъ другое дло!

— Это какъ же?

— Ишь какой любопытный. Ау! крикнула она на опушк.

Изъ рощи не откликались.

— Я его прозвалъ изжогой…

— Что-о-о?

— Изжога посл тридцатилтняго поста.

— Говорите проще, я терпть не могу метафоръ.

— Ну вотъ какъ изъ темной комнаты выйдешь на свтъ, долго еще щуришься; такъ и эти господа воображаютъ, что фронда ихъ современна…

— Хорошо, да вдь до сихъ поръ и вы только отрицаете. Какой же вашъ-то идеалъ? Обрисуйте…

— Что за идеалъ? Хорошее встрчается и въ дйствительности.