Марево

Совсмъ стемнло, когда они подъзжали къ дому. Русановъ взялъ Иннину лошадь подъ уздцы и удержалъ назади.

— Что же, чмъ кончилось?

— Я его недавно видла.

— Но, ради Бога, кто онъ? Что онъ вамъ такое?

— Нтъ, проговорила Инна, взявъ его за руку:- обдумали вы, чего вы добиваетесь? Малйшая промолвка, и вся сказка, — прибавила она смясь, — погибла…

— Не мучьте же меня!

— Что такое? — Она отдернула руку.

— Я привыкъ почти молиться на васъ. Ради вашей дружбы, зачмъ вы бросили на себя тнь?

— А-а-а! Вотъ пусть это и будетъ вашей дружб испытаніемъ!

Она ударила лошадь хлыстомъ и присоединилась къ другой пар. Анна Михайловна дожидалась ихъ на террас, боясь, чтобы не приключилось чего любимой дочк. Юленька, сойдя съ лошади, бросилась въ ея объятья, смясь и плача въ одно и то же время. Бронскій стоялъ, кусая усы.

— Что ты, голубчикъ, что съ тобой? всхлопоталась Анна Михайловна.

— Устала, проговорила Юленька и торопливо, путаясь въ шлейф, побжала въ комнаты.

— Пора гостямъ ко дворамъ, сказалъ графъ. — Вы завтра въ городъ? обратился онъ къ Русанову.

— Да.

— Прізжайте ко мн; вмст отправимся.

XI. Интрига

Леонъ сидлъ въ кабинет графа за письменнымъ столомъ, освщеннымъ матовымъ свтомъ лампы. Передъ нимъ лежали бумаги, счеты, ландкарты; онъ машинально чертилъ по нимъ перочиннымъ ножомъ, безцльно глядя въ темное окно. Лицо его всегда серіозное, почти мрачное въ людяхъ, имло какое-то страдальческое выраженіе когда онъ оставался съ самимъ собою. Прошло еще нсколько времени; въ дом послышалась бготня прислуги. Бронскій весело вошелъ и бросилъ на столъ хлыстъ.

— Ужинъ! Лучшаго вина! Мы сегодня кутимъ, Леонъ! Проворнй! приказывалъ онъ лакею.

— Позволено ли мн спросить что мы здсь длаешь, графъ? сурово проговорилъ Леонъ.

— Пока тонемъ въ роскоши Капуи, милйшій! говорилъ графъ, трепля его по плечу.

— А наши?

— Что жь? Мы не теряемъ времени, мы вербуемъ хорошенькихъ прозелитокъ.

— Ужъ не женитесь ли вы, чего добраго?

— Я женюсь? У васъ блая горячка?

Леонъ нахмурился.

— Такъ любуюсь. Просто вы озлоблены противъ женщинъ… Скажите-ка лучше какъ идетъ крестьянское дло? Развдали вы?

— Ходилъ, угрюмо отвтилъ Леонъ.

— Ну, и какъ же они приняли наши грамоты?

— Въ Терешковской волости поврили, волнуются….

— За успхъ! крикнулъ Бронскій, поднимая бокалъ.

— Погодите радоваться-то! Въ другихъ стоятъ на своемъ, а изъ одной нашъ посланецъ на силу ноги унесъ.

— Что на вздоръ! сказалъ графъ, стукнувъ бокалъ объ столъ такъ неосторожно, что ножка отскочила и порзала ему руку. — Не умютъ взяться, продолжалъ онъ, слизывая кровь;- нужно добиться во что бы то ни стало. Я и не такимъ народомъ верчу какъ пшками, а тутъ чтобъ не сладить съ этимъ быдломъ!

— Попробуйте, говорилъ Леонъ.

Онъ сталъ опоражнивать стаканъ за стаканомъ, и все угрюмй длалось красивое лицо.

— Вамъ не слдуетъ пить, сказалъ графъ, вставая изъ-за стола:- васъ вино не веселитъ!

— Старая моралъ, замтилъ Леонъ, — и гораздо хуже вашего венгерскаго.

Спустя часъ графъ ужь спалъ, беззаботно раскинувшись на постели; одна рука лежала на груди, будто прислушиваясь къ ровному біенію сердца. Курчавые волосы разметались на подушк, на губахъ бродила улыбка. Леонъ, охмлвъ еще за ужиномъ, стоялъ надъ нимъ въ одной изъ тхъ думъ, которыя обыкновенно развязываетъ вино.

"Счастливецъ, думалось ему, можетъ-быть его завтра схватятъ; онъ гордо выйдетъ на судъ. Кто вы такой? Званіе, имя, фамилія? Графъ Владиславъ Бронскій. Какого вроисповданія? Никакого. Не дйствовали ли вы противъ правительства? дйствовалъ. Знаете ли вы, чему вы подвргаетесь? Знаетъ, и спитъ покойно. Онъ вритъ, вритъ!"

Леонъ спустился неврною походкой по витой лстниц въ нижній этажъ, и пошелъ черезъ огромную залу, блую подъ мраморъ, увшанную фамильными портретами. Мсяцъ слабо освщалъ ее сквозь стеклянныя двери и окна оранжереи. Шаги его съ трескучимъ эхомъ отдавались въ зал. Онъ безцльно остановился передъ портретомъ какого-то рыцаря въ латахъ.

"Убійца!" проговорилъ онъ глухимъ голосомъ: "убійца!" повторилъ онъ передъ другимъ портретомъ, вышелъ въ садъ и зашагалъ по темнымъ аллеямъ. На воздух вино еще больше бросилось ему въ голову; онъ разстегнулъ воротъ рубашки и слонялся по песчанымъ дорожкамъ, шатаясь по сторонам, хватаясь руками за колючую акацію.

Онъ повалился на траву, и тяжело заснулъ.

Спустя два или три часа онъ проснулся и оглядлся съ изумленіемъ. На восток краснли сумерки, будто уходили за сплоченную массу мелкихъ барашковъ; чешуйчатая броня ихъ зарумянилась по краямъ; золотистая полоска прорзала тучу; того и гляди выйдетъ солнце.