Читаем Марево полностью

— Кто жь это? спросила она насмшливо, ожидая, что онъ или скажетъ ей комплиментъ, или замнется и тонко намекнетъ на себя. Въ послднемъ случа она ршилась взбсить его.

— Вотъ напримръ Доминовъ, сказалъ Владиміръ Ивановичъ.

— Доминовъ? Я и не подозрвала.

— Да, заговорилъ Русановъ съ увлеченіемъ:- вотъ умный-то человкъ. Свтлый взглядъ, знанье дла…

Инна слушала съ улыбкой.

— А его юморъ? Я помню, недавно мы съ нимъ бродили въ городскомъ саду; онъ остановился у штамба георгинъ, наблюдая тлю… Вы никогда не видали? Это прелюбопытно! Кучка этой мелюзги облпитъ стебель и сосетъ соки, и два три муравья суетятся и хлопочутъ около нихъ. Я, профанъ въ зоологіи, думалъ, что они дятъ тлю. Доминовъ обратилъ мое вниманіе на ихъ занятія и разъяснилъ фактъ. Муравей подбжитъ къ букашк, и пощекочетъ ее щупальцами; она поднимется на переднія ножки, выпуститъ каплю переработаннаго, прозрачнаго, сахарнаго сока, а муравей проворно овладетъ ей. Какъ бы славно было, говоритъ Петръ Николаевичъ, кабы и мы такими же лишними соками питались!

— А мн вотъ и не нравится въ немъ именно то, что онъ самымъ разнохарактернымъ людямъ уметъ понравиться. Не врю я въ хамелеоновъ этихъ! Представьте, графъ поетъ ему почти такой же панегирикъ! Мы впрочемъ незамтно удалились отъ начала разговора: вы меня сегодня просто поразили, и потому объявляю вамъ, сэръ, разъ навсегда, что никогда ни подъ чьимъ вліяніемъ состоять не намрена…

Они въхали въ самую чащу рощи. Инна бросила поводья, и пустила лошадь шагомъ по извилистой, перерзанной, корнями лсной тропинк. Вечерло, посвистывали малиновки, гд-то невдалек журчалъ ручеекъ. Инна вдругъ откинула съ лица локоны, и проговорила: "бдный, бдный мой Леонъ!"

— Какъ? спросилъ Русановъ измнившимся голосомъ. Ему было такъ хорошо въ эту минуту хать съ ней рядомъ, будто они вмст переживали какую-то тихую мелодію, и вдругъ такой рзкій диссонансъ….

— Хотите я вамъ на ночь разскажу страшную сказку? Вы хорошо знаете дядю Конона Терентьича…

— Кролика-то? Имлъ счастіе познакомиться.

— Это нисколько не мшало ему быть въ свое время волтеріанцемъ, гегелистомъ, байронистомъ, чмъ угодно. Это его послднія реформы такъ ошеломили, что у него все спуталось… Ну-съ, такъ года три тому назадъ, здсь былъ одинъ молодой человкъ, красавецъ, благородный, смлый, умный… Да впрочемъ, благо вамъ знакомъ одинъ изъ нихъ…. Мы жили съ нимъ душа въ душу.

— Вы?

— Да, не перебивайте, если хотите дослушать. Дяденька тогда часто здилъ къ намъ и бесдовалъ все больше о матерьяхъ важныхъ… Ну вотъ онъ и принялся просвщать насъ: училъ "на жизнь насмшливо глядть".

— И вы уцлли?

— Я? Я и не поддавалась. Когда онъ пріхалъ сюда изъ столицы, мн было пятнадцать лтъ. Онъ не догадался, что я почти ребенкомъ покончила съ его проповдями. Чтобъ это васъ не сбило съ толку, смотрите: отъ меня дв тни…

Русановъ въ самомъ дл увидлъ на земл дв тни, одну рзкую черную, другую свтле, туманне…

— Не примите меня за сверхъестественное существо!

Она, смясь, показала ему солнце отраженное въ болотной луж.

— Такъ вотъ эта рзкая тнь — это я, какъ вы меня знаете; а эта я же, если заглянуть въ меня попристальнй. Меня уберегъ отцовскій закалъ, а Леонъ благоговлъ предъ столичнымъ ученымъ и врилъ въ него, какъ Турокъ въ Коранъ. Мн тяжело объ етомъ говорить, хоть и сама вызвалась…

Не легко было и Русанову; но на его лиц, всегда спокойномъ, какъ въ стоячей вод, никогда не было зыби…

— Онъ скоро превзошелъ учителя, собралъ уздную молодежь: пасквили, попойки, развратъ перессорили ихъ со всми сосдями. Это они звали отсутствіемъ предразсудковъ, оппозиціей застою, и еще сколько названій! Онъ похудлъ, пожелтлъ, вошелъ въ долги, а за все это платилась я.

Лошадь Русанова кашлянула, и попробовала укусить его шенкель.

— Сижу, бывало, и плачу цлую ночь напролетъ, чтобы двери ему отворить, чтобъ отецъ не зналъ. Онъ придетъ пьяный, а на другой день рветъ на себ волосы, клянется оставитъ безпорядочную жизнь.

— Чмъ же это кончилось?

— Чмъ кончилось? Да надо еще придумать, вдь это сказка… Продолжаю фантазировать. Онъ увлекъ жену одного изъ сосдей, мужу шепнули; онъ подкараулилъ ихъ съ дворовыми и хотлъ попросту на конюшн отодрать. А у Леона всегда съ собой былъ тульскій ножъ, мой подарокъ. Онъ ударилъ супруга рукояткой въ високъ, и тотъ отправился къ предкамъ.

— Что жь сталось съ тмъ несчастнымъ?

— Онъ бжалъ, и съ тхъ поръ я такъ и не имла объ немъ извстія; только очень недавно….

Невдалек послышались голоса графа и Юленьки, топотъ лошадей…

— Я надюсь, эта дикая фантазія останется между нами, сказала Инна, повертывая лошадь навстрчу имъ.

— Гд вы были милыя дти? Мы васъ цлый часъ ищемъ, кричала Юленька.

— Гд жь часъ? Не можетъ быть, говорилъ графъ. Онъ принялся болтать и выдлывать равныя эволюціи на лошади, пока кавалькада выбиралась изъ лсу.

— Пройдемтесь пшкомъ, сказала Юленька, остановивъ лошадь:- я устала.

Бронскій вспыхнулъ и заботливо снялъ ее съ сдла.

— Возьмите мою руку, если устали.

Онъ повелъ ее, держа въ другой рук поводья.

— Нтъ лучше хать, ршила она, — только не шибко; я отвыкла отъ сдла.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза