Читаем Марево полностью

— Вотъ какъ! А мн кажется, что это со всхъ сторонъ безобразіе. Вонъ мой пріятель, пожалуй, восхищается, что выпущенные изъ крпости молодые люди хвастаются тмъ, будто они чему-то научились на предки… люди, значитъ, энергіи и дла!

— Что жь, и этому можно порадоваться!

— Да помилуйте, что жь тутъ хорошаго! Безсмысленными выходками добиться до безпощадной реакціи. Вонъ и воскресныя школы закрыли, потому что тамъ коммунизмъ проповдывался; и читальни закрыли: тамъ то же чортъ знаетъ что творилось… Ну и на здоровье имъ, за что жь народу-то въ чужомъ пиру похмлье? Послднія средства выйдти изъ невжества отнимаются.

Инна сла на скамейку, и прислонясь къ ршетчатой спинк, смотрла на вьющіеся огоньки плошекъ и шкаликовъ.

— Вспомнилось и наше студенчество, продолжалъ Русановъ. Сколько силъ потрачено! сколько времени убито! И для чего? Разграничивали, разграничивали Европу, а потомъ пошли на площадь и тамъ ихъ лавочники похватали! До чего дошло: своими ушами слышалъ въ Англійскомъ клуб господина. На что намъ, говоритъ, образованные люди?..

— Ну-съ, перебила Инна, наговорили вы много, къ какому результату вы пришли?

— Какой же тутъ результатъ?

— Очень простой: не остановить вамъ этого движенія никакими сентенціями. Пойдемте лучше русскую комедію дослушивать!

Между тмъ Бронскій отправился за кулисы. Тамъ Коля ухаживалъ за молоденькою танцовщицей; она сидла у одной изъ плошекъ, освщавшихъ боковыя декораціи и протягивала ножку поклоннику искусства. Окружавшіе молодые люди спорили за право надть ей башмачекъ.

— Мы живемъ ан-сосіетэ, сообщалъ Кол jeune premier:- большая часть выручки идетъ на великое дло, остальное мы длимъ поровну…

— Вотъ жизнь! восхищался тотъ:- право еслибы mademioselle поцловала меня, я бы пошелъ къ вамъ въ труппу.

— Въ поцлу нтъ грха, сострила Терпсихора, протягивая губки.

Начался дивертисементъ. Одинъ любитель плъ малороссійскую псню, въ которой излагались похожденія, нравы и обычаи различныхъ птицъ, начиная съ синицы и кончая журавлемъ. Это особенно нравилось галерк, которая въ простот сердечной и не понимала политическаго смысла псни. Оттуда слышались восклицанія въ род: "швидче", "сучій сынку!"

— Голова! сообщалъ Код jeune premier, указывая на любителя:- кандидатомъ курсъ кончилъ въ Кіев, да замотался, запился въ этой затхлой сред; теперь къ намъ хочетъ.

— Ршительно иду въ труппу! восклицалъ Коля.

— Вы все еще сердитесь на меня? подошелъ къ нему Бронскій.

— Полноте, графъ, отвтилъ обрадованный юноша.

— Вспомните, что мы были въ обществ обскурантовъ. Зачмъ открывать игру? Высшая тактика: "скачи враже, якъ панъ каже"; надо брать людей, какъ они есть, чтобъ они на что-нибудь годились… А васъ я еще тогда замтилъ, вы одинъ изъ самыхъ замчательныхъ передовыхъ людей.

— Ахъ, графъ! могъ только проговорить юноша, захлебываясь отъ восторга.

Краковякъ прошелъ превосходно къ общему удовольствію публики. Танцовщица не скупилась на позы: видно было многое. Одинъ помщикъ выходилъ изъ себя, высовывался изъ дожи, и отбилъ себ докрасна ладони. Галерка неистовствовала.

Наконецъ выступилъ московскій купецъ Заевъ, пріхавшій на ярмарку съ книгами. Онъ держалъ въ рук томъ Лермонтова, и сталъ читать псню о купц Калашников.

Прошли три, четыре строфы. Съ галерки, раздалось: "довольно". Купчикъ дрогнулъ, по лицу пробжала краска, но онъ все-таки продолжалъ.

Въ креслахъ послышался свистокъ, другой, третій. Заевъ опустилъ книгу и растерялся.

— Го! Га! Втикай! гремли свитки въ партер….

— Чуешь? Отзывались на галерк, може такъ и треба? — Галерка подхватила.

Шураховскій съ Колей выскочили на сцену.

— Кланяйтесь и благодарите! крикнулъ первый. Заевъ до того сконфузился, что кланялся волновавшейся и хохотавшей публик, и улыбался блдный, какъ мертвецъ.

— Надньте шапку, кричалъ Коля, нахлобучивая ему капелюхи.

— Занавсъ! Занавсъ! Кричалъ графъ изъ креселъ, покрывая шумъ своимъ голосомъ.

У выхода поднялась давка. Зрители расходились и разъзжались въ темнот. Графъ и Русановъ усаживали въ карету Горобцевъ.

— Вы завтра у насъ, графъ? спрашивала Юленька, выставляя назадъ ручку.

— Непремнно, сказалъ Бронскій, украдкой прижимая ее къ губамъ.

— Счастливецъ, говорилъ Русановъ Инн:- можетъ располагать своимъ временемъ.

— А вы опять на дв недли, и къ моему рожденію не прідете?..

— Во что бы то ни стало, говорилъ Русановъ, въ восторг. — Я и завтра еще пробуду здсь…

— Ну, такъ до свиданія — въ библіотек!

На сцен тушили плошки, подметали грязь; танцовщица безъ церемоніи облекалась въ обыденное, засаленное платье; сосіетэ перепилось до вращенія земли и подралось при длеж.

— Что жь это? думалъ Русановъ, пробираясь по забору, это просто демонстрація; то-то порадуются противники искусства для искусства.

Графъ выхалъ въ своемъ экипаж на уголъ улицы и дожидался кого-то, завернувшись въ плащъ. Подошелъ мущина въ пальто съ поднятымъ воротникомъ.

— Шураховскій, вы?

— Я.

— Садитесь. пошелъ! Выручка велика?

— Больше тысячи рублей; васъ везд встрчали съ сочувствіемъ; третьяго дня внокъ поднесли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза