Марево

— Это живой человкъ писалъ, подумалъ Русановъ, еще разъ перечитывая письмо; это не сфабрикованный взглядъ на жизнь, не теоріи, долбней вбитыя въ голову: это живая мысль, живое слово.

Еще нсколько писемъ перебралъ онъ, пока не добрался до послдняго. Съ первыхъ же строкъ оно совершенно завладло его вниманіемъ.

"Безцнное дитя мое, единственное утшеніе послднихъ дней надломленной моей жизни, теб пишу я, Инна, чтобы не пропади даромъ труды мои. Мн ужь не долго маяться по свту, не доживу я до полнаго развитія твоихъ физическихъ и нравственныхъ силъ, а это самая страшная эпоха въ жизни человка; тутъ онъ стоитъ у трехъ сказочныхъ дорогъ съ извстными теб надписями, стоитъ межь двухъ потоковъ, которые борются отъ вка, увлекая за собой все что живетъ; къ одному изъ нихъ надо пристать, надо идти направо или налво; на средней тропинк и съ конемъ пропадаютъ. Ты понимаешь эти мысли; но большая разница понимать жизнь, и стать съ ней лицомъ къ лицу; задрожитъ и поблднетъ молодое существо, когда поднимется передъ нимъ занавсъ той обширной сцены, на которую придется ему выступить; вотъ въ эту-то минуту общай мн, дитя мое, перечитать это письмо. И задай себ вопросъ прямо, безъ лживыхъ увертокъ: по какому пути ты пойдешь? И почему ты пойдешь именно по этому пути?

"Если ты пойдешь по пути, завщанному теб отцомъ, ты будешь его мстителемъ, потому что въ тебя вложены великія силы… если ты пойдешь противъ отца, я не сужу тебя; свобода прежде всего; но неужели моя Инна пойдетъ противъ отца?

"Николай Горобецъ."

Приписка рукой Инны: "прочтено 27 іюля 1859 г.".

Юлія нашла Русанова въ глубокомъ раздумьи; онъ не слыхалъ ея прихода, пока она не затормошила его; она было засмялась, но невольно замолкла, пораженная серіознымъ выраженіемъ его лица.

— Это отецъ, говорилъ Русановъ:- это отецъ! Смущаетъ невинную двочку; для чего? Чтобъ она отомстила за его неудачи, за его озлобленіе! Ха, ха, ха! Это какой-то сумашедшій домъ!

— Что жь лучше было бы, еслибъ она осталась на всю жизнь съ завязанными глазами?

— И вы? И вы? сказалъ Русановъ, окончательно пораженный.

— Нате дневникъ, сказала Юленька, подавая тетрадку.

— На что мн его? Разв я не знаю, что она благоговла передъ однимъ именемъ отца….

— Я ничего не знаю, а все-таки она желала, чтобы вы прочли и его.

— Ну, такъ я возьму его съ собой; я и такъ битыхъ три часа читалъ, надо освжиться….

Дверь распахнулась, и вбжала Врочка съ письмомъ въ рук.

— Къ теб, моя милая, отъ Горобца; читай, читай скорй!

— Что жь тутъ особенно интереснаго? говорила Юлія, распечатывая письмо и прочла вслухъ.

"Милая кузина, увдомьте моего почтеннйшаго дядюшку, что меня исключили изъ гимназіи…." У Юліи руки опустились.

— Въ самомъ дл, какая радость! усмхнулся Русановъ.

"Скажите чтобы не заботился обо мн. Ни по примтамъ, ни по паспорту, отыскать меня нельзя, а документы пусть возьметъ на память изъ гимназіи. Мн надоли наши учителя дуботолки, и я отправляюсь за границу доканчивать образованіе. Здсь чортъ знаетъ о чемъ спорятъ, а писать не выучили (,.!?:") разставьте по усмотрнію.

— Что жь? сказалъ Русановъ:- присоедините къ фамильной переписк….

— Васъ это такъ радуетъ? язвительно проговорила Врочка.

— Вы извините меня пожалуста, если я не отвчу; мн пора.

Русановъ пожалъ руку Юленьк и ухалъ.

X. Дневникъ

"С.-Петербургъ. 3 іюля 1861 г.

"Я никогда не думала о дневникахъ; а чмъ прикажете заняться, когда нельзя отойдти отъ больнаго? Читать? Но немногіе знакомые наши разъхались на лто; книгъ привезти не кому, а общедоступныхъ я не читаю; шить не умню; а музыки и помину не можетъ быть — до того разстроены нервы отца. Писать дневникъ отъ скуки — это я еще допускаю. Всякій другой — глупость.

"Выяснимъ себ эту мысль.