Читаем Марево полностью

"24 іюля. Это непостижимо, не дается въ руки, какъ кладъ; я даже готова считать его ребенкомъ, болтающимъ все что ни услышитъ. Что меня удерживаетъ? Надо будетъ поискать цвтка репейника. Какъ жалъ, что Иванъ Купала прошелъ…

"29 іюля. Хоть бы Русановъ пріхалъ! Я бы желала знать его взглядъ на это дло. Только какъ ему поискуснй изложить? Надо будетъ прибгнуть къ аллегоріи. Довриться ему боюсь. Знаю я, какъ люди умютъ прикидываться; есть просто хамелеоны.

"15 августа. Что я сдлала! Впрочемъ, что же я сдлала? Разв порядочный человкъ могъ оскорбиться капризомъ? Да и наконецъ… Да и наконецъ вотъ что, Инна Николаевна; вотъ полтора мсяца, какъ здсь графъ и братъ, а въ дневник только и видится Русановъ, да Русановъ. Ужь не ощущаете ли вы зародыши нжной страсти? Въ такомъ случа проворнй въ ходъ специфическое средство: мткую эпиграмму, да такую, чтобы вамъ посл и взглянутъ на него было смшно!

"31 августа. Они вс трое стоятъ другъ друга; и братъ, и графъ, я… Да, поди-ка напиши на него эпиграмму….

"1 сентября. Что со мной длается? Что на странное состояніе ума? Отецъ говаривалъ, что чувствуя въ голов сумятицу, надо сейчасъ же поврить ее бумаг; черезъ день, черезъ часъ иногда, мы уже можемъ хладнокровно обсудить ваши мысли.

"Неужели мн жалъ разстаться съ вашимъ затхлымъ житьемъ? Неужели мн жаль людей, съ которыми у меня ничего нтъ общаго? Неужели такъ велика сила привычки, что передъ ней меркнетъ великое дло, которому я должна служить? Неужели пошленькое себялюбіе перетянетъ общанный сознательно и обдуманно?

"Только ли этого мн жалъ?

"12 часовъ ночи. Безсмыслица! оставляю мои бумаги, кому угодно; теперь уже он во всякихъ рукахъ безопасны. Летучія мыши вылетаютъ на свтъ! Viens, Satan, viens mon bien-aim'e! Такъ говоритъ мой любимый писатель; иначе говорить — нечестно!


Нтъ, она не ребенокъ, думалъ Русановъ, расхаживая изъ угла въ уголъ; дти такъ не пишутъ…. Ясно, что чувство въ ней готово было проснуться, если не проснулось… За что же, за что такъ безжалостно погубить возможное счастье?…

Русановъ опять раскрылъ тетрадку, которую прочелъ далеко не всю, стараясь поскорй добраться до интересовавшихъ его обстоятельствъ. Опять нкоторыя мста остановили на себ его вниманіе.

"….Бываютъ дни, когда я такъ озлоблена противъ всего, что у меня длается головокруженіе; тоска меня давитъ такъ, какъ не давила даже во дни болзни и смерти отца; въ такія минуты съ особенною силой тянетъ меня въ какое-то неизвстное будущее; въ это время я не сомнваюсь въ его существованіи, и раскройся оно передо мною, я кинулась бы, не оглядываясь; проходитъ припадокъ, разсудокъ беретъ свое, и я пробуждаюсь будто посл пріема опіума"…

"….Я уврена, что онъ безкорыстно служитъ; но что онъ сдлаетъ одинъ въ подавляющей масс, какую пользу принесетъ одинъ муравей въ гнзд термитовъ? Нтъ, министръ Карла I не шелъ противъ общаго потока; онъ старался даже превзойдти его подвиги, и тмъ только и вызвалъ Кромвеля….

"….Онъ разсмшилъ меня этимъ выводомъ; Разв потому я не вышла, что женихи были плохи? Какъ можно выходить замужъ, когда все еще отзывается иногда заснувшая надежда? Ну, а если призывъ послдуетъ? Что тогда? Куда я посю моего благоврнаго?…."

Русановъ читалъ вплоть до ужина съ небольшими промежутками, во время которыхъ то разсянно ходилъ по комнат, то прижималъ лобъ къ холоднымъ, разрисованнымъ морозомъ стекламъ окна.

Майоръ сталъ замчать, что племяннику очень не по себ; это безпокоило его до такой степени, что когда, лежа уже въ постели, онъ долго видлъ въ его комнат огонь, хотлъ было пойдти къ нему, почему-то отдумалъ, и заснулъ съ тревожными мыслями. Часа въ два ночи, онъ проснулся, потянулся къ ночному столику за графиномъ, и опять увидалъ свтлую волосу въ щели двери…

— Володя, ты не спишь?

Послышался глухой, сдавленный отвтъ.

Майоръ накинулъ халатъ и вошелъ къ племяннику. Тотъ сидлъ за столомъ, подпирая голову рукой надъ тетрадкой; со щекамъ катились слезы…

— Что ты, голубчикъ? Что у тебя, болитъ, что ли, что?

— Ничего, отвчалъ тотъ, проворно сморкаясь:- скажите, дяденька, случалось вамъ переживать внутреннюю борьбу?

XI. Поколебался

Дни все тянулись на хуторк стараго майора, одинъ другаго скучнй, одинъ другаго однообразнй. Съ каждымъ днемъ сталъ замчать дядя большія и большія странности въ племянник; ходитъ цлый день изъ угла въ уголъ, слова отъ него не добьешься, опросишь что-нибудь — часто я этого не слышитъ. А по ночамъ огонь въ его комнат дольше и дольше не гаснетъ….

— Да что ты сочиняешь что ли что? спросилъ однажды майоръ, выведенный изъ терпнія разсянностью племянника….

— Сочиняю, дяденька, отвтилъ тотъ, улыбаясь.

— Что жь такое? Ну-ка прочти!

— Да теперь что жь читать, уклончиво отвтилъ Русановъ, еще не кончено; всего листомъ сто написано….

— Всего? А сколько жь коего-то будетъ?

— А кто его знаетъ: сколько напишется…

— Да, что жь это? стихотворенія?

— Нтъ, дяденька, это серіозная статья… "Взглядъ на современное состояніе Россіи."

— Чей же это взглядъ-то?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза