Марево

Русановъ молчалъ.

— Служба долга показалась? не дождались? А знаете ли вы почему нын такая долгая служба?

— Василія Великаго, отвтилъ Русановъ.

— Такъ-съ! А то вотъ одна барышня сегодня посл обдни подходитъ ко мн и проситъ отслужить панихиду… Каково это вамъ покажется, въ первый день великаго праздника-то?

— Можетъ-быть огорчена очень? Забыла?

— Очень ужь видно… И добро бы по родному какому, а то по убіеннымъ въ Польш; я только руками развелъ на такія ея слова….

— Кто жь это? спросилъ Русановъ.

— Да вотъ докторская дочка-то, Вра Павловна…

— Что такое? скажите вы мн, что это такое? говорилъ Русановъ: — я начинаю улавливать нить этого кошмара… Неужели Поляки….

Старикъ понурилъ голову.

— Не вамъ объ этомъ разсуждать, сказалъ онъ, — очень намъ, Владиміръ Ивановичъ, приходится плохо; надемся, что Богъ пронесетъ тучи и исчезнетъ всякъ золъ глаголъ… А теперь боязно и говоритъ, вотъ хоть бы и вы… я давно къ вамъ собирался… что, думаю за человкъ такой? Обуздайте-ка лучше гордыню вашу, блаженъ претерпвый до конца….

— Да гд конецъ то? возражалъ Русановъ, чувствуя внезапный приливъ доврія къ старику.

— Что жь это вы говорите? какой конецъ разумете? Обратитесь къ Евангельскому ученію: вотъ истинное просвтлніе… Мечъ подъявшіе мечомъ и погибнутъ, продолжалъ онъ:- нтъ, Владиміръ Ивановичъ, не такъ проводится благая мысль… Сыны вка пока еще сильне сыновъ свта…

— Да помилуйте, вскрикнулъ Русановъ, — какіе жь это сыны вка? Посл этого и жулики сыны вка. вдь тоже только о своихъ выгодахъ и пекутся. Этихъ сыновъ вка надо на казенные прогоны….

— Не хорошо, не хорошо! что толку по пусту кипятиться?

— Но если все попытки напрасны?

— Да въ чемъ попытки-то, говорилъ священникъ: — мы вотъ терпимъ всевозможныя притсненія отъ ксендзовъ, утвари церковной лишены, книгами бдствуемъ, и чмъ вы насъ порадовали? Сдлали ли хоть одинъ шагъ для утшенія нашего? Вышила ли намъ хоть одна помщица какой ни на есть эпитрахиль?

Метель утихла; священникъ пошелъ дальше по хутору, а Русановъ веллъ себя вести къ Конону Терентьевичу.

XII. Послдній порывъ

— Что, батенька, не знаю, что мн съ племянникомъ длать; насчетъ этого и захалъ, говорилъ майоръ, сидя у Конона Терентьевича.

— Что съ нимъ?

— Тоскуетъ, ничмъ его не развеселишь. Скажите вы мн, ученый вы человкъ, что за притча такая? Какъ бы помочь? а? Кононъ Терентьевичъ?

— Да, какъ тутъ поможешь, умилостивился Кононъ Терентьевичъ:- въ наше время тоже грустили, такъ вдь наше поколніе было ученое; тосковали, что толпа насъ не понимаетъ, давитъ насъ за то что не хотимъ по-волчьи выть; ну тогда легко было, мы имъ просто сказали: молчи безсмысленный народъ! и отрясли прахъ съ ногъ… А вдь это что жь такое? Сами въ грязь лзутъ, да и стонутъ: "ай, батюшки, грязно! ой, отцы, увязъ!" точно комары въ сад…

— Нтъ, говорилъ майоръ:- тутъ что-то не то! тутъ любовишка замшалась…

— Ну.

— Ну вотъ и сохнетъ… Я было думалъ, дятельный человкъ, въ бездльи скучаетъ; хочешь, говорю въ Петербургъ напишу, тамъ у меня пріятель есть, можетъ многое для тебя сдлать… Чтобы вы думали онъ на это; а можетъ онъ, говоритъ, пиковаго валета сдлать червонною дамой? Нтъ. Ну такъ не пишите, говорятъ… А самъ пишетъ…

— Что жь онъ пишетъ?

— Какой-то взглядъ…

— Да, "взглядъ и нчто…" — Кононъ Терентьевичъ раохохотался. — Просто вашъ племянникъ спятилъ… Что за Тогенбургъ такой!.. Мало ихъ юбочекъ-то, поди да и поживись… Попробуйте ему сказать: погляди, молъ, на Конона Терентьевича. Онъ когда-то и служилъ, и молодъ былъ, не оцнили, онъ наплевалъ на все, и живъ, и здоровъ, и зависти у него никакой нтъ… Да, такъ и скажите: можеть послушаетъ…

— Кто кого послушаетъ? сказалъ Русановъ, входя къ нимъ.

Старики приняли его какъ ни въ чемъ не бывало. Кононъ Терентьичъ подхватилъ со стола газету и заговорилъ о только-что начавшихся демонстраціяхъ въ Варшав…

— Вы въ политику пустились, Кононъ Терентьевичъ, сказалъ Русановъ, взявъ листокъ;- что жь тутъ? все пренія въ нижней палат, да Травсильванскій сеймъ?

Онъ сталъ пробгать газеты, которыхъ мсяца три въ руки не бралъ. Старики занялись было толками о набор; Кононъ Терентьевичъ прочилъ въ ряды отечественнаго войска Хвелька, майоръ — Іоську. Очевидно обычай сдавать въ солдаты за пьянство и буйство держался и на міру, какъ прежде у помщика. Никому въ голову не приходило, что армія, защищающая государство, не есть яма для стока всевозможныхъ нечистотъ.

— Такъ вотъ оно, вскрикнулъ Русановъ, — вотъ что все это значило!

— Что такое? вскочилъ майоръ.

— Что вы такъ волнуетесь? подтрунивалъ Кононъ Терентьевичъ: — провалилась Америка?

— Да вдь это открытый мятежъ! Тутъ вс признаки давнишняго заговора…

— Ну, что жь? Что васъ это такъ поражаетъ? Что тутъ небывалаго? Ante marem et terram, помните, fuit chaos…. Въ тридцатомъ году мы съ Пушкинымъ….

— Да, вы съ Пушкинымъ! передразнилъ Русановъ, выходя изъ границъ приличія:- эти господа развращаютъ молодежь, губятъ ваши сады, наполняютъ вашъ край разлагающими реактивами, плодятся, какъ моль, а вы тутъ, сидя на хутор, философствовать будете….