Читаем Марево полностью

— Что жь это за вопросъ, дяденька? Кто пишетъ, того и взглядъ…,

— А, ну, пиши, пиши….

Наступили Рождественскіе праздники. Старый майоръ все время хлопоталъ о приготовленіяхъ, лично присутствовалъ при паленіи огромнаго кабана, совщался со Стехой объ окорокахъ и колбасахъ; къ обдни снаряжали она вмст съ Іоськой парадный выздной экипажъ. Это было нчто въ род тарантаса-колымаги на стоячихъ рессорахъ, или, ближе къ истин, на ремняхъ, прикрпленныхъ къ четыремъ столбикамъ, — произведеніе глубокой древности, прочностью превосходившее новйшія издлія; во время позда оно имло обыкновеніе раскланиваться на об стороны — привычка, занятая вроятно у старосвтскихъ сильныхъ міра. Попасть въ сей экипажъ было еще трудне чмъ сломать его; надо было одною рукой ухватиться за верхъ, а другою за козлы, и потомъ, согнувшись въ три погибели, шагнуть въ него лицомъ къ задку; затмъ пассажиръ оборачивался и предпринималъ какое угодно путешествіе. Сначала подвергшись качк, не уступавшей самому сильному морскому волненію, онъ кричалъ: "Стой, вывалишь! Ай, батюшки!" Но потомъ убждался въ невозможности катастрофы и позволялъ кучеру распоряжаться по своему усмотрнію…

Ддъ майора строилъ его съ тмъ чтобъ и дти въ немъ здили, но немного ошибся въ разчет. Тарантасъ преспокойно отвозилъ четыре поколнія и ничуть не просился на покой….

Вмст съ племянникомъ пріхалъ майоръ въ приходскую церковь на Горобцовскомъ хутор и сталъ на клиросъ въ ожиданіи апостола; онъ очень любилъ читать его въ торжественные дни и славился въ околодк своимъ басомъ; Русановъ остался позади у колонки. Тонкія восковыя свчи въ паникадилахъ освщали бдную внутренность церкви; впереди стояли разодтыя, раздушенныя дамы съ дтьми, за ними помщики и густая толпа народа. Русановъ увидалъ Горобцовъ передъ амвономъ: ихъ было двое, Анна Михайловна и Авениръ. Кононъ Терентьевичъ усердно молился на видномъ мст…

"Каковъ? подумалъ Русановъ: я этого на нимъ не звалъ еще." Онъ отвернулся и увидалъ въ заднемъ уголк пару, поразившую его среди общаго самодовольства. Горпина, стоя на колняхъ, молилась со слезами на глазахъ; рядомъ съ ней стоялъ Грицько и только безсмыслегго глядлъ на нее, утираясь рукавомъ…

Долго шла служба, Русановъ увидалъ дядю и Конона Терегтьевича, пробиравшихся межь народа къ выходу, и тоже подошелъ къ нимъ.

— Ты, дружочекъ, зазжай за мной. Мн къ Конону Тереатьевичу нужно, сказалъ майоръ, и ухалъ съ нимъ въ небольшомъ возк. Іоська совтовалъ переждать небольшую метель, начинавшуюся мелкими хлопьями.

Русановъ хотлъ захать къ выходившимъ на паперть Горобцамъ; но Авениръ почему-то сконфузился, когда Русановъ спросилъ о Юліи, пробормоталъ, что она не совсмъ здорова, и торопливо подсадилъ мать въ карету.

Русановъ, не зная куда дваться, распросилъ про Грицькову хату и пошелъ къ нему. Тамъ за столомъ сидли батько, старик и любимое ихъ дтище Гриць. Они принялись угощать гостя ковбасами, саломъ, горлкой…

— Что жь ты не весело глядишь? спрашивалъ Русановъ у Грицька.

Тотъ объяснилъ, что въ народ прошелъ слухъ о набор, а онъ на очереди….

— Какой же наборъ? зачмъ? спрашивалъ Русановъ.

— Та балакаютъ люди, що Ляхи бунтують… Кто е знае! говорилъ старикъ-отецъ, — извстно, всяке балакаютъ, чого и нема….

Русановъ разговорился съ нимъ и узналъ, что они ищутъ охотника за сына.

— Вдь это дорого, сказалъ онъ.

— Багацько грошей треба, согласился старикъ, почесываясь: — ще милость якъ триста карбованцевъ…

— А столько есть?

Старикъ лукаво поглядлъ на него.

— Може и бильше е у скрыни.

— Откуда жь у тебя такіе гроши?

— Чи по свту и грошей немае?

Русановъ, почуявъ холодный втеръ, наклонился къ окну; оно было въ одну раму.

— Что жь ты, богатырь, другой рамы-то не вставишь?

— Ге, отвчала старуха, — и ддки наши такъ робили, и батьки такъ робили…

Русановъ невесело задумался. Въ молодости еще затронетъ его двчина, онъ ходитъ на досвтки, тянетъ горлку, пожалуй подерется съ другимъ паробкомъ, а тамъ женился и все кончено… благословенная страна родитъ ему хлбъ, безъ унаваживанія, лицо обрюзгло, лнь, нечистота… мертвящая неподвижность… Была бъ ему печка да каша, и не знаетъ, и не хочетъ знать никакихъ нуждъ… Да и куда сбывать этотъ хлбъ, когда нтъ желзныхъ дорогъ; на подводахъ въ годъ не додешь до рынка….

Дверь распахнулась, вошелъ священникъ съ причтомъ, хозяева засуетились…

Прославивъ Христа, священникъ снялъ ризы и прислъ на давку. Совершенно сдой старикъ съ добрымъ лицомъ, онъ держалъ себя очень просто, въ маленькихъ глазахъ его свтился умъ и проницательность, густая, серебристая борода скрывала добрую улыбку…

— Я у тебя посижу тутъ, сказалъ онъ хозяину:- ишь метель-то какъ разыгралась? Надо обождать, неравно заплутаешься…. Чей же это у тебя панычъ такой?

Русановъ назвался.

— Позвольте познакомиться… Много наслышанъ, много наслышанъ, говорилъ священникъ, подвигаясь къ нему. — Много я о васъ слышалъ, продолжалъ онъ посл обыкновенныхъ фразъ;- хоть и не хвалили мн васъ, ну да вдь мы тоже кое-что понимаемъ… И въ порицаніи умй хвалу сыскать, наставительно произнесъ онъ и прибавилъ:- а что же вы, Владиміръ Ивановичъ, ко кресту-то ни подходили?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза