Маргиналы и маргиналии

Каждый год моя Лялька летает в Лас-Вегас. Причем зимой, в феврале. Будучи женщиной интеллигентной и мрачной, Ляля предпочитает расценивать свои ежегодные поездки не как божий дар – тепло, расходы оплачены, работа непыльная, – а как божье наказание.

Она звонит в мою промозглую Пенсильванию и проклинает Лас-Вегас.

– Понимаешь, это ад на земле! Каждый раз подлетаю, вижу этот светящийся полигон идиотизма и думаю: нет, даром им такое не пройдет! Все это должно сгореть и погибнуть. Почему? Как ты можешь спрашивать – почему? Все эти хохочущие, жрущие, играющие! В розовых шортах! Избиратели. Ведь это же наши избиратели! Теперь у всей страны одна эстетика – эстетика казино. Да ты хоть понимаешь, о чем я говорю?

– Ты говоришь про нынешнюю администрацию, чего ж тут не понять, Лялечка? Я у тебя в идиоты назначен еще со времен нашего недолговечного брака, потому что тебе необходим оппонент. Ты лучше скажи – а что Раймонда?

Лялькин старший брат, вдовец, завел себе подругу жизни. Ляльку черт дернул разводить семейную близость, и она осчастливила Раймонду совместной поездкой в Лас-Вегас.

– Раймонда в первый же день выиграла пятьсот долларов. Вся ванная завалена ее косметикой, и у меня такой позорный жгучий интерес ко всем этим пудрам и румянам диковинных цветов. Губная помада у нее на лице практически светится!

– Почему твой интерес позорный? Действительно, занятно.

– Ах, ты не понимаешь, это вопиющий расизм!

– Знаешь, что расизм? Вот совершила бы ты такой подвиг, если б Раймонда была не из Тринидада, а, например, из Одессы? Нет, ты бы сказала: «Гришкина Раймонда, она же из Одессы!»

Или из Липецка, или из Саратова… – с периферии, одним словом.

Это у нас, людей столичного происхождения, дискриминацией никогда не считалось. И не пришлось бы Ляльке доказывать самой себе свою либеральность, да еще в таких неблагоприятных для человеколюбия условиях: в тесном гостиничном номере с маленькой ванной. Но Раймонда не из Саратова – ее родня, все эти дядья, тетки, прабабушки и кузены бесчисленные, они все таких удивительных мастей и оттенков: мед, янтарь, медь, кофе, красное дерево… И притом исповедуют целую кучу экзотических религий: индуизм, адвентизм, католицизм с оттенком язычества.

Вот что меня интересует: как они там разворачиваются? Ляля-то за собой следит, у нее обычно в холодильнике ничего не найдешь, кроме льда. А вот Раймонда – дама достаточно объемистая.

Лялю посылали по работе в Лас-Вегас, еще когда мы были женаты. В те времена из игровых автоматов лились со звоном и грохотом настоящие деньги. У игроков руки от монет становились черные. Теперь деньги виртуальные. Даже и сигареты электронные, хотя не все – окурки в пепельницах все же настоящие, вонючие. Лас-Вегас – последнее оставшееся на планете место, где еще можно курить.

За все эти годы Лялька не рискнула ни разу. Ни одной игры не попробовала и никакие зазывания крупье: «Делайте ваши ставки! Делайте ваши ставки!» – на нее не подействовали. А ведь жутковатые декорации Лас-Вегаса выстроены с серьезным научным расчетом: чтобы отвлечь от мысли о горе-злосчастье, невезучести и злом роке, чтобы напомнить о возможности ослепительной удачи за следующим поворотом, о сказочном везении… А ведь грубое, вульгарное, лотерейное везение и вправду существует. Но не для Ляльки. Нет, не для Ляльки. Она считает себя невезучей. Это чуть ли не самая ужасная идея, которую может себе внушить человек. Ситуация от такой самооценки только ухудшается: решения принимаешь соответственные, ведешь себя с оглядкой, реальности вокруг не доверяешь. Нехорошо это.

Тем более что живем мы в стране, где везение так ценится, все его ждут и ловят. Местные вообще предвидят только хорошее и притом постоянно улучшающееся. Неудачу они считают чуть ли не исключением из правил. Вот Раймонда – она не местная, она, как мы, из иммигрантов. Знает, что плохое может произойти. Разница вот в чем: Раймонда уверена, что плохое произойдет не с ней. С кем угодно, но не с ней. С ней все будет прекрасно. Она везучая.

Она спускается в игорный зал, рассказывает Лялька, в золоченом лифте и всякий раз быстренько молится, крестится и целует большой палец. И в результате этих действий ей должно повезти больше, чем всем другим игрокам. Почему? Ведь другие игроки тоже вроде бы дети божьи. Хоть и в розовых шортах.

– Но смотри же, Лялечка, вот она выиграла пятьсот.

– Да, и за триста немедленно купила в сувенирном ларьке индейское ожерелье из огромных кусков бирюзы в серебряной оправе – выглядит как пластмасса. И на оставшиеся двести хотела купить мне серьги, едва удалось отбояриться.

– Вот ты какая, Лялька! Готова отдать людям последнюю рубашку и разделить их жизненные беды, но не можешь разделить искреннюю человеческую радость по поводу бирюзы и сувенирных маек со стеклярусом и неприличными надписями. Нестерпимо тебе, видите ли, унизительно, душа не принимает…