Маргиналы и маргиналии

Ляля вот уже и Трифонова переоценила, и бизнес почти что перестала считать грабежом на большой дороге, но на торговой выставке все еще мучается. Лялька у них как бы лицо фирмы – равноправие равноправием, но очаровательное-то лицо помогает.

– Ну и чего ты беспокоишься? В Неваде же проституция легальная.

– Перестань говорить пошлости.

– Слушай, если тебе завтра весь день проституцией заниматься, так ведь у вас уже часов десять, да? – У меня час ночи, но об этом я Ляльке не напоминаю. – Иди-ка ты к себе в номер, ложись спать. Обсуди своего Трифонова с Раймондой. Про свекровей и невесток она наверняка понимает. А уж про недвижимость – так лучше нас с тобой.

– Нет, – говорит Ляля, – она там наверняка уже на футбол переключилась и будет досматривать. И страшно даже представить, сколько реалий и деталей объяснять придется. Хотя вот Раймонда о Пушкине слыхала, они все Пушкиным интересуются, потому что он африканец. Ах, ну вот, ну вот! Я опять сказала «они все»… Нельзя же клеить людям ярлыки.

– Лялька, расслабься.

В нашем детстве – а мы знакомы чуть ли не с детского сада, через нескольких жен и мужей так и продолжали дружить, с коротким перерывом на законный брак – в нашем детстве в футбол играли прогульщики, хулиганы, двоечники. Интеллигентного ребенка водили на фигурное катание или художественную гимнастику. Игравшие в футбол назывались у наших родителей дворовыми, как какие-нибудь крепостные у Тургенева. Дворовые гоняли на самодельных деревянных самокатах с колесами из ворованных подшипников, они при помощи краденой лупы и солнечных лучей выжигали на скамейке нехорошее слово из трех букв. Кровельное железо гремело под их ногами, и в небо взмывали сверкающие на солнце голубиные стаи. Двоечникам принадлежало солнце, и небо, и крыши, и голуби – весь мир и особенно двор, по которому мы с Лялькой могли только прошмыгнуть бочком, чтоб не заметили. Хорошим детям объясняли, что мир опасен и враждебен, что жизнь их накажет, если они не будут следовать правилам. Удовлетворять следовало не свои эгоистические потребности, а распоряжения и требования. Все, чего на самом деле хотелось, было вредно.

Мне, как тогда, так и потом, больше всего хотелось жениться на Ляльке. Ну и ничего хорошего из этого не вышло.

Ляля звонит из Лас-Вегаса в растрепанных чувствах, рассказать, как они с Раймондой обсуждали «Обмен» Трифонова.

Раймонда выслушала краткий пересказ сюжета с огромным интересом. Можно сказать, затаив дыхание.

– Какая хорошая, жизненная история, – сказала она. – Свекрови все сволочи. – Хотя больной старушке посочувствовала: – Бедненькая, так ее жалко! – Но гораздо больше посочувствовала Раймонда ее невестке, жене главного героя, которая решила воспользоваться болезнью свекрови для улучшения жилищных условий своей семьи: – Недвижимость – главное! Она деловая женщина с твердым характером. И мужа умеет поставить на место, уважаю!

Главному герою она посочувствовала больше всех: как же его все эти бабы достали!

Посочувствовала и любовнице героя, той, которая читает стихи шепотом. Только зачем она завела роман с интересным мужчиной и тут же законному мужу доложилась? Вот дура-то!

И уж совершенно категорически Раймонда не поняла у Трифонова ту часть, где описывается история с выгребной ямой в поселке Красный Партизан. Яма переполнилась и разлилась, жители нюхают и терпят, думая о духовном. Находится человек, сумевший организовать ремонт. Он осуждается автором как делец и вульгарный прагматик, умеющий жить.

Уметь жить – нехорошо, некрасиво. Не уметь жить – хорошо, интеллигентно. Тут, впрочем, уже и сама Лялька не вполне понимает: это скрытая авторская ирония?

Короче, Раймонда полностью согласилась с Лялиной теперешней просвещенной и рациональной точкой зрения, но как-то уж чересчур согласилась. Например: узнав, что автор истории сочувствует главным образом именно больной свекрови, совершенно бесполезной старухе, она назвала Трифонова недоумком.

– Талантливый человек, мог бы даже для телевизора сочинять. Но недоумок.

И рассказала поучительное из собственной жизни.

– Одиннадцатого сентября… ах, какой это был ужасный день! Когда я увидела этот кошмар по телевизору, я так плакала, так плакала!

Но первым делом она побежала в банк.

К Раймонде накануне вселились новые жильцы, молодые ребята. Дали ей чеки за два месяца квартплаты плюс залог, за электричество вперед и еще что там полагается. Большие деньги. И одиннадцатого числа у них был как раз первый день на первой в их жизни работе в большой финансовой компании.

Даже не дожидаясь узнать, погибли ее молодые жильцы или нет, Раймонда полетела класть чеки в банк. Знала, что в случае смерти счета будут надолго заморожены. Поди потом разбирайся. Еще придется с семьей этих ребят судиться, с осиротевшими родителями. Мальчики-то заплатили вперед, а пожить у нее не успели.

Да и вообще пожить не успели. Они погибли, конечно.

– Как же я была довольна, что сообразила вовремя! Сама о себе не позаботишься, никто о тебе не позаботится. Я так себя потом хвалила! Могли быть серьезные убытки.