Маргиналы и маргиналии

Дочка О. вначале наивно надеялась, что Марина послушает-послушает и все как есть ей объяснит. И тогда станет легко на душе и весело жить – она видела в фильмах, особенно заграничных, что людям бывает весело жить. Ей хотелось попробовать. Но теперь она знала, что Марина все объясняет только теоретически, в научных терминах, а пациенты должны проделывать над собой работу и Маринины объяснения к себе прилагать.

Это у нее плохо получалось.

Марина могла в любой момент уехать в отпуск или отменить прием по какой-нибудь причине, и тогда весь анализ с дочки О. сходил как с гуся вода. Все проанализированное возвращалось обратно. В глубине ее души голос мамы опять говорил: «Ты зверь, зверь безжалостный, неблагодарная дрянь, дрянь, дрянь, враг в семье». А папа смотрел из-за плеча в зеркало и бурчал с раздражением: «Неужели нельзя за собой следить? Почему у других людей нормальные дочери, а у меня – ты?»

Дочка О. слишком хорошо знала, что весь этот Фрейд – неправда. Правду ей говорили родители. Они ее резали, эту правду. Для того и семья. Потому что если твой кровный тебе не скажет, то кто скажет? Да, слышать правду неприятно. А каково ее резать прямо в глаза? Ведь это родные, кровные говорят, которые любят тебя больше жизни.

Хотя – ну и что, если больше жизни? Жизнь в семействе О. никто особенно не любил.

И у дочки О. начиналась еще хуже депрессия.

Любовь ее к Марине при этом только усиливалась, приводя к дальнейшим расходам. Она приобрела несколько томов Фрейда, недавно впервые опубликованного и роскошно изданного: «Толкование сновидений», «Психоанализ детских страхов» и даже «Очерки по психологии сексуальности». Читать эти книжки дочка О. стеснялась. Мама в свое время не простила бы ей покупку неприличных книг.

Также она пошла к Марининой парикмахерше и выкрасилась в рыжеватую блондинку. Теперь они с Мариной были друг на друга похожи, обе рыжеватые блондинки. С двенадцати лет дочке О. казалось, что если превратиться в блондинку, то наступит счастье, и что блондинки никогда не чувствуют себя ни в чем виноватыми. Теперь она была блондинка, но прежние мышиного цвета волосы постоянно отрастали и напоминали о бренности всего земного.

Если посмотреть со стороны, то вот сидят две блондинки, женщины средних лет. Непонятно даже, кто кого анализирует. Разве что у дочки О. вид немного заискивающий и виноватый. Марина сидела, закинув ногу на ногу, вдумчиво покачивая туфлей, – ноги у нее были очень красивые и туфли элегантные – постукивала карандашиком по блокнотику… Всё как у западных психоаналитиков – они традиционно выражают на лице глубокое внимание и заинтересованность.

Вот тогда-то дочка О. в нее и влюбилась. В первый раз в жизни ее так внимательно слушали. Она часто совершенно забывала, что это за деньги.

Позднее Марина сидела с отсутствующим видом. Иногда дочке О. казалось, что мысли Марины витают среди чего-то возвышенного и даже потустороннего, а иногда – что надоела она ей хуже горькой редьки.

До Марины она только одного человека по-настоящему любила, свою старшую сестру. В семействе О. было две дочери. Старшую родители выгнали из дому, когда у нее начался роман с женатым человеком, и отказывались видеть, даже когда она родила, даже когда женатый человек развелся и женился на ней, даже когда родился второй ребенок. Они говорили: «Развратница! Аморальная личность. Она нам не дочь». Муж сестры сделался мелким олигархом. Что это могло вызывать у интеллигентных людей, кроме глубочайшего отвращения? И дорогими подарками, которые присылала старшая дочь, они пользовались с отвращением. Критиковали за низкое качество, за непродуманность, мещанство. Особо безвкусные продавали.

Младшая дочка О. продолжала жить с родителями и как могла старалась облегчить их страдания. Но старшая не могла простить младшей, что та благополучно живет дома, такая паинька, ханжа и подлиза. Чтобы загладить вину перед сестрой, дочка О. потихоньку от родителей бегала к ней стирать, готовить, сидела с племянниками, стояла в очередях за дефицитными игрушками.

Поэтому и с личной жизнью получилась херня какая-то.

Жених говорил, что ни к кому он не уходил, что сослуживица у него была и до, и после. И женихом его называть нечего. Да, заявление подавали, с экономической точки зрения это был в свое время разумный шаг: получили книжечку талонов в салон «Весна», дочке О. взяли итальянские босоножки, ему отрез на костюм, золотые запонки, галстук, обеденный сервиз. Вон с сослуживицей они даже дважды подавали, в разных Дворцах бракосочетания. А что он с дочкой О. спал, так это по-дружески, и одно к другому не имеет никакого отношения.

Вот такое рассказывала дочка О. Марине, перебирая бахрому иронической вязаной скатерки.

Марину эта клиентка раздражала, как зубная боль. Очень хотелось ей сказать, чтоб хоть скатерть-то в покое оставила. Про себя Марина давно решила, что баба просто дура и сама во всем виновата.