Мария Каллас. Дневники. Письма

я здесь, за столиком в ресторане, пытаюсь хоть что-то съесть перед сегодняшней премьерой. Получила телеграммы со всего света. От тебя, твоей мамы, Пиа и Джанни. Конечно, мне бы хотелось, чтобы ты был здесь, но терпение. Пока благодарю Бога, что я в форме, и будем надеяться, что все пройдет, как я хочу. Мне бы хотелось побольше репетиций. Еще раз терпение.

Здесь я не знаю, что делать. Ходить в кино одной не хочется, я боюсь гадких назойливых типов. А погода прекрасная, просто весна. Чудеса, да и только. Мне так жаль, что мы не можем поговорить по телефону. Линия здесь оборвана. Обидно. Мне одиноко, скучно в четырех стенах, но я, к счастью, в прекрасном настроении.

Сообщаю тебе: никакого младенца в обозримом будущем! Неприятности пришли регулярно 18-го. Да еще и с головной болью, достойной только наших врагов! Тоже терпение!!!

А ты как себя чувствуешь? Что делаешь? Когда приедешь? Что я буду здесь делать 4 дня, когда делать нечего? Напиши мне, и я буду делать, что ты скажешь.

Мэр приходил на репетицию и сказал, что на следущий год они меня ангажируют. Naparia[100]! (Как это пишется?)

Теперь я тебя оставлю, потому что мне надо поесть.

Будем надеяться, что все пройдет хорошо.

Сообщаю тебе, что меня больше почти не пучит! И я уже сколько времени, с тех пор как уехала, не принимаю лекарств. Довольно. Мне осточертела эта муть.

Чао, душа моя. Приезжай и будь здоров. Все мое существо, и вся моя нежность, и поцелуи.

Твоя Мария.

PS: поблагодари хорошенько твою маму. И Пиа и Джанни. Ты отправил мои рождественские открытки?

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Неаполь, не датировано (предположительно 21 декабря 1949)

Мой дорогой, единственный!!

Я провела 2 часа на Центральном телеграфе в ожидании и наконец смогла дозвониться и услышать твой дорогой голос, который был мне, как всегда, несказанным утешением. Сейчас я здесь, в моем номере, и пишу тебе эти несколько строк, чтобы сказать, что я совсем пала духом, мне было грустно и одиноко, очень одиноко. Но теперь, после телефонного звонка, мне лучше.

Я рада, что ты останешься со мной. Так мы поживем немного как настоящие супруги, будем гулять и т. д. Можно будет увидеть столько прекрасного, правда? Помпеи и проч. И тогда 26-го мы пойдем на премьеру «Воццека», правда? Нарядимся, правда? Только ты должен привезти мне длинный жакет, какой хочешь, черный или фиолетовый, наверно, лучше фиолетовый для разнообразия. Еще попрошу тебя привезти мне полувечерний жакет, бюстгальтер, который Матильда[101] забыла, и короткий верх. И маленькое манто. Мой Титта. Я потратилась. Купила себе зеркало для туалетного столика. Подарочек на Рождество для тебя. И много мелочей для кухни. И маленький торшер к телефонному столику, как раз такой, как я хотела. Я довольна! Как все это увезу, не знаю. Пока уеду с большим чемоданом и черной шляпной картонкой. Так я распределю вещи. Извини меня, любимый, что затрудняю тебя. И, главное, приезжай, скорее, скорее. Я больше не могу. Мне тягостно одной, когда не с кем поговорить.

По поводу спектакля, все шло хорошо до акта II, когда включили огненную машину вместо паровой, и у меня пересохло в горле. Как я смогла продолжать, не знаю. Потом акты III и IV очень хорошо. Я спела великолепный дуэт с чудесным ми-бемолем. Но никто этого не заметил, ни публика, ни критики, так что к чему все это.

Потом маэстро (Ги) занят только собой, и все; режиссеру следовало бы самоустраниться, он ничего не понимает! Беки[102] устал и флегматичен, а критики отзываются о нем хорошо; Пини[103] мне просто жаль. Милая женщина, но голос скверный. Да и «Набукко» красив, но великая скука! (sic)

Приезжай, приезжай, ты же знаешь, что я живу только тобой. Скучал ли ты по мне, как знать?

Поцелуй от меня твою маму и поблагодари ее от меня.

Привет Пиа и Джанни. Мой Бриллиант, пожалуйста.

Приезжай.

Твоя навсегда Мария.

1950

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико, воскресенье 14 мая

Мой дорогой и обожаемый,

наконец я добралась по назначению после долгого путешествия, комфортного, но неприятного, потому что приехала я с чудовищно распухшими лодыжками. После, когда я приехала в Нью-Йорк, мне сказали, что моя мать уже 10 дней в больнице с воспалением правого глаза. Представляешь, как приятно мне было это узнать. Потом Симионато пришла с нами к нам домой, и ей хотелось пить, так папа дал ей выпить из бутылки, в которой на самом деле оказалась отрава от тараканов. Она думала, что хлебнула нефти! Вот была бы беда, если бы об этом узнали!

К счастью, это не имело серьезных последствий, только сильная рвота, небольшая диарея и головная боль. Так что я провела день в бегах сверху вниз в больнице, ухаживая (полумертвая от страха) за Симионато.