Мария Каллас. Дневники. Письма

А начиналось все хорошо, если не сказать – превосходно. Я приехала в Рим в вечер Святого Этьена [26 декабря] и в полдень следующего дня пришла в театр и начала репетировать. Я была счастлива, что снова, спустя некоторое время, оказалась в Риме; это я особенно хочу подчеркнуть – поскольку среди множества глупостей, прочитанных мною за эти последние дни, я наткнулась даже на то, что якобы выступление в Римской опере я считала «падением». Да как же так? Я довольно долго, еще с 1950-го, пела в Римской опере; часто мною руководил такой великий музыкант и мой большой друг, как Туллио Серафин; именно тогда и в последующие годы я спела там «Норму» (в двух разных постановках), «Парцифаля», «Турандот», «Пуритан», «Тристана и Изольду», «Лючию», «Травиату», «Медею», «Трубадура», «Аиду», в целом не менее шестидесяти спектаклей; и многие мои вечерние выступления в Римской опере – из числа тех, что доставили мне превеликое удовлетворение в моей артистической карьере. Как же мне относиться к объявленной на 2 января «Норме», если не как к вновь представившемуся счастливому случаю показаться публике, доставившей мне столько радости?

28-го числа мы весь день неустанно репетировали. Я была весьма довольна собою, даже когда ближе к вечеру почувствовала легкую боль в горле. Все это время Федора Барбьери, которой предстояло петь партию Адальжизы, пролежала в постели с гриппом, и ее заменяла Мириам Пираццини. Следовало проявить осмотрительность: поэтому большую часть дня 29 декабря я провела у себя в номере, отдыхая. На следующий день чувствовала себя хорошо: вечером накануне генеральной репетиции я спела, и голос был в прекрасном состоянии. Все шло к лучшему.

В последний день года – генеральная репетиция. Я пела в полный голос, так самозабвенно, что маэстро Сантини добродушно посоветовал мне не выкладываться до такой степени, но я его не послушалась: прежде всего потому, что никогда не соглашалась с тем, что на генеральных репетициях можно петь иначе, чем по ходу представлений; а еще потому, что я очень люблю этот персонаж – Норму – и слишком глубоко чувствую ее драму, чтобы не «проживать ее» всеми своими вокальными данными каждый раз, на любом исполнении оперы, акт за актом, с начала и до конца. Генеральная репетиция окончилась всеобщим удовлетворением. Я ушла в свою ложу – промороженную, поскольку театр несколько месяцев простоял запертым и пустым. Там были сквозняки, сквозь множество щелей ложу продувал холодный ветер. Вдруг меня пронизала дрожь – это были первые симптомы хрипоты. Была половина девятого вечера. Я побежала в телестудию, где должна была спеть «Каста дива» для передачи, транслировавшейся на всю Европу. А потом, дорогие друзья мои – нет, я отправилась не отплясывать всю ночь, как написали многие газеты; я с удовольствием откупорила бутылочку в обществе своего мужа и еще нескольких друзей, чтоб отпраздновать наступление нового года; то же самое, уверена, в этот час делали большинство смертных. В час ночи я уже была в постели и спокойно проспала до 11 часов утра. Встав утром, я раскрыла рот: из него не исторглось ни звука, ни слова. Я стала совершенно беззвучной, онемела. Мой голос пропал. А «Норму» объявили на следующий вечер, и все билеты были проданы: люди предвкушали, что придут послушать «саму Каллас». Я вдруг почувствовала, как меня охватывает ужас.

Вспомните же: это было первое января, первый день нового года. Все на каникулах, даже в театре никого. В 13 часов мой муж с большим трудом нашел врача, и тот предписал мне накладывать компрессы на горло, чтобы уменьшить воспаление, уже явно усилившееся. Я поневоле подчинилась этой пытке и продолжала так с полудня до наступления вечера. После ужина наконец приехал Сампаоли, художественный руководитель театра, которого удалось предупредить. «Ну, как ты?» – спросил он у меня. «Больно. Несомненно, для вас, именно для вас лучше будет кем-нибудь меня заменить. Да ты и сам слышишь, в каком состоянии мой голос». «Заменить тебя? Вот сказанула! И кем же? К тому же тебе известно: люди заплатили, чтобы послушать Каллас, тут ничего капитального уже не исправишь, ты должна петь».