Читаем Марина из Алого Рога полностью

Она такъ обрадовалась этому своему открытію, что прибжала въ то утро на балконъ съ намреніемъ сообщить его друзьямъ ране, чмъ т еще вышли изъ своихъ комнатъ. Но когда они оба явились, ей стало совстно, и она ничего не сообщила; только съ Пужбольскимъ, съ которымъ она обыкновенно грызлась, она въ это утро была необычно ласкова, ни разу не говорила ему: "вздоръ" и "глупости", и позволяла ему глядть на себя, не прерывая его вчнымъ: "что вы на меня такъ смотрите?" — что приводило его всегда въ конфузъ и отчаяніе. Съ графомъ она завела бесду по поводу его института, а именно, о допущеніи въ него женщинъ, которыя, доказывала она, гораздо боле способны, чмъ мужчины… Она не успла договорить, какъ Пужбольскій влетлъ въ разговоръ съ мнніемъ какого-то нмецкаго спеціалиста, приписывающаго раздражительность и нервность сверо-американцевъ тому именно, что народная школа тамъ въ рукахъ женщинъ… Но Завалевскій, въ великому удовольствію двушки, опровергъэтотъ доводъ на основаніи лично ему извстныхъ выводовъ и фактовъ и отвчалъ Марин, что en principe онъ совершенно съ нею согласенъ и объ этомъ долго думалъ, — но что по отношенію въ его институту затрудненіе представляется въ томъ, во-первыхъ, что въ его мысли это заведеніе должно быть непремнно закрытое заведеніе, и во-вторыхъ, что въ него должны поступать исключительно дти крестьянъ; что такой интернатъ для крестьянскихъ же двочекъ немыслимъ пока, но что, — и это предвидится и значится въ его устав,- параллельно съ его мужскимъ курсомъ, но, разумется, отдльно отъ него, можетъ быть открытъ равносильный курсъ для женскихъ особъ всхъ сословій, если только начальство заведенія получитъ удостовреніе въ томъ, что будетъ не мене пятнадцати слушательницъ въ начал курса…

— Вдвое больше будетъ! воскликнула Марина, — сколько тутъ бдныхъ двушекъ, жаждущихъ знанія и занятій!

— Серьезно? быстро поднялъ на нее глаза графъ.

Она одумалась.

— Конечно, проговорила она, — очень много такихъ… которыя походятъ-походятъ и — бросятъ.

— Русское Ausdauer! усмхнулся онъ тмъ уголкомъ, что такъ нравился Марин.

— Сдлайте меня инспектрисой, засмялась она:- я имъ шалопайничать не дамъ!…

Онъ взглянулъ на нее съ гораздо большею внимательностью, чмъ въ ея понятіи заслуживала эта шутка.

— А опытъ? спросилъ онъ.

— Опытъ пріобртается…

— И терпніе тоже?…

Она подумала — и не отвчала.

— Хорошо, Марина Осиповна, сказалъ Завалевскій съ новою полуулыбкой, — мсто вамъ будетъ, какъ только вы сами придете мн сказать, что вы чувствуете себя способною управлять другими…

— Вы правы! отвчала она на это, и брови ея мгновенно сдвинулись отъ налетвшаго на нее облава печали, — я пока еще ни на что не гожусь!… А ужь какъ бы женщины у насъ, примолвила она со вздохомъ, — нуждались въ хорошемъ образованіи!…

— И не одн женщины! закачалъ головою графъ. — Подождемъ, можетъ быть и дождемся… А если у насъ установится когда-нибудь основательное образованіе, я не вижу причины, почему бы не допустить къ нему и женщинъ… Особенно славянская женщина, — она, пожалуй, дйствительно способна…

Марина не дала ему кончить.

— Не правда-ли, не правда-ли? — захлопала она даже отъ радости въ ладоши. — Какъ вы это справедливо сказали!…

— Да? засмялся онъ:- но въ моей мысли образованіе это должно опять-таки прежде всего служить естественному и неизмнному призванію женщины — быть матерью!… Та, которая будетъ въ состояніи замнить сыну своему наставника, будетъ вдвойн мать!…

— А вотъ для этого, должно быть, язвительно воскликнулъ Пужбольскій, — и преподаютъ у насъ чуть не анатомію пятнадцатилтнимъ двочкамъ!…

Въ прежнее время Марина такъ и взълась бы на него за такое пренебреженіе къ реальнымъ знаніямъ, но тутъ она только шутливо погрозила ему пальцемъ и весело возгласила:

— Погодите, дайте образоваться русскимъ женщинамъ, — он министрами будутъ!

— Ахъ! захлопалъ въ свою очередь въ ладоши Пужбольскій, — дождусь-ли я этого счастливаго времени! У меня ддъ былъ, — капитанъ-лейтенантомъ при Екатерин служилъ, — такъ тотъ бывало, какъ вспомнитъ — и вздыхать начнетъ: "бабій вкъ, золотой вкъ! Такъ и я, Марина Осиповна, такъ и я!… Только вотъ какое я маленькое неудобство при этомъ предвижу: вообразите себ,- въ комитет министровъ, или тамъ въ государственномъ совт, внесено очень важное дло, напримръ по военному министерству, а самого министра вдругъ нтъ. Гд министръ? спрашиваютъ… А секретарь докладываетъ: он просятъ обождать ихъ немножко, он изволятъ примрять новое платье отъ Ворта изъ Парижа… Ну такъ займемся пока дломъ министра юстиціи. А секретарь опять: госпожа министръ юстиціи извиняются, — он сегодня ночью изволили произвести на свтъ новую гражданку и…

— Ну, скажите на милость, помирая со смху обратилась Марина съ жалобой къ Завалевскому, — есть-ли возможность говорить съ нимъ о чемъ-нибудь дльномъ!…

— Никакой возможности нтъ, молодая особа, подтвердилъ тотъ, — никакой!…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза