Читаем Марина из Алого Рога полностью

— О чемъ это вы говорите? растерянно взглянула она на него.

— Я… я люблю васъ, залепеталъ растерявшійся еще боле ея Пужбольскій.

Въ ея памяти промелькнулъ утрешній разговоръ ея съ Іосифомъ Козьмичемъ.

— Зачмъ вы меня обижаете, Александръ Иванычъ? вскликнула она, закрывая глаза себ ладонью.

Бднаго князя точно водой облили…

— Я, я васъ обижаю?…

— Да… посл того, что я вамъ сказала про себя… и вы сами знаете… За что меня любить?… Вы сами сейчасъ сказали что я… какое-то сокровище для артиста… Для артиста только вншность… наружная форма… И вы…

Она невольно приподняла рсницы: Пужбольскій стоялъ предъ ней съ такимъ сконфуженнымъ видомъ, что ей стало страшно жаль его.

— Нтъ, нтъ, вы не виноваты!… И не то совсмъ!… Ради Бога, голубчикъ, Александръ Иванычъ, простите меня!… Но этого не можетъ быть… никогда!…

— Никогда? едва хватило у него силы переспросить.

— Никогда! проговорила она на-ходу, едва слышно.

Они пошди молча, рядомъ. Марина ничего не видла предъ собою и передвигала ноги, не чувствуя ихъ. Пужбольскій все силился припомнить какіе-то стихи изъ Петрарки, подходившіе къ его положенію, и выщипывалъ волосъ за волосомъ изъ своей бороды съ какимъ-то дкимъ наслажденіемъ.

У садовой калитки онъ остановился.

— Это ваше послднее слово, Марина Осиповна? сказалъ онъ, пропуская ее.

— Къ чему спрашивать, Александръ Иванычъ? — вы знаете, со страннымъ оттнкомъ въ звук прошептала она.

Пужбольскій поглядлъ ей вслдъ, встряхнулъ волосами отъ внезапно оснившей его мысли и хлопнулъ себя по лбу такъ, что шляпа слетла у него съ головы…

— Che bestia! чуть не громко крикнулъ онъ.

<p>XIII</p>

Княгиня Солнцева сидла вдвоемъ съ Завалевскимъ въ кабинет покойнаго графа Константина Владиміровича. Они перешли туда съ балкона, на которомъ все общество, включая сюда и господина Самойленку, пило чай. Посл чая Пужбольскій немедленно скрылся, а Солнцева увелъ Іосифъ Козьмичъ въ конюшни "на арабчиковъ полюбоваться". Дина, въ свою очередь, потребовала, чтобы Завалевскій показалъ ей свой домъ.

Онъ повелъ ее по комнатамъ. Войдя въ кабинетъ, она повела кругомъ долгимъ, печально-внимательнымъ взглядомъ, медленно подошла къ окну, прищурилась отъ ударившаго ей въ глаза солнца и, отойдя къ столу, устало опустилась въ кресло.

— Ты говорилъ, онъ здсь и умеръ? заговорила она.

Графъ подтвердилъ движеніемъ головы. Онъ слъ спиной къ окну, противъ нея.

— И добровольно восемнадцать лтъ не вызжалъ изъ деревни?

— Да.

Она откинулась въ спинку своего кресла — и зажмурила глаза.

— Какіе это все люди были! тихо начала она, вздохнувъ, посл долгаго молчанія. — И какъ низко упало русское общество съ тхъ поръ, посл полувка, подумать страшно!… Я въ прошломъ году, въ Петербург, присутствовала при этомъ…. политическомъ процесс… Ты поймешь, что я вынесла оттуда. Во все время у меня въ голов какъ живые стояли т, что нянчили меня тамъ, въ Сибири… А предъ главами эти… и въ ушахъ все, что говорилось въ ихъ оправданіе!…

— Красиво было? съ короткою улыбкой спросилъ Завалевскій.

— C''etait 'ecoeurant! [19] съ отвращеніемъ отвчала княгиня. — Знаешь, Владиміръ, промолвила она, помолчавъ опять, — намъ скоро жить будетъ нельзя…

— Будто? улыбнулся онъ попрежнему.

— Нельзя: захлебнемся въ болот…

— Вылземъ какъ-нибудь, сказалъ онъ.

Она приподняла на него свои длинные, пронзительные глаза.

— Ты вришь въ русское будущее?

— Надо врить, Дина, — коротко отвчалъ Завалевскій.

— Надо!… Улыбка мелькнула на ея губахъ.- A la fa`eon de saint Augustin… Какъ бишь ты говорилъ подлинный текстъ?

— Credo quia absurdum.

— C'est cela: это нелпо, а потому врю… Въ силу разв такой логики!…

Графъ не отвчалъ ей: ему было тяжело въ разговорахъ съ нею чувствовать, что она попрежнему, находила возможность пролзать во вс завоулки его мысли и играть ею по-своему.

— Нтъ, продолжала она, — я давно отложила попеченіе! Не вылземъ, потому что не хотимъ, а не хотимъ потому, что хотть не умемъ. Vice de race, — фосфору у насъ что-ли мене, чмъ у другихъ народовъ, или азоту, какъ это по-ныншнему?

Онъ пожалъ плечами.

— Какой вздоръ! Воспитай правильно только одно поколніе, и мы поговоримъ тогда о рас… Весь вопросъ въ воспитателяхъ, — а молодаго способнаго матеріала много: его нельзя отрицать.

Дина еле замтно моргнула бровью.

— Не знаю, что удастся вамъ выработать изъ этого молодаго матеріала, а пока… очень ужь онъ первобытенъ! Это оригинально во всякомъ случа, улыбнулась княгиня, — ново… для меня по крайней мр… Вчера, напримръ, эта красавица, дочь твоего управляющаго, — а хороша она, хороша на рдкость, par parenth`ese! — я просто любовалась тою откровенностью, съ которою она показывала мн, что я не имю счастія ей нравиться…

— Да… Все же лучше, чмъ лгать! съ разстановкой, задумавшись сказалъ на это Завалевскій.

Быстрымъ взглядомъ скользнула по немъ Дина; но онъ не о ней въ эту минуту думалъ; онъ, по поводу Марины, задумался теперь объ этихъ, дорогихъ ему и гибнущихъ, русскихъ молодыхъ силахъ…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза