Читаем Марина из Алого Рога полностью

Говорено было не разъ, — но никогда такъ мало, какъ теперь, не былъ расположенъ Завалевскій выносить эти знакомые упреки. Какимъ-то страннымъ раздраженіемъ отзывалось въ немъ, въ продолженіе всего этого разговора, эхо собственной его мысли въ устахъ Дины.

— Ничего нтъ легче посему, отвчалъ онъ ей, стараясь придать шутливый тонъ своимъ словамъ, — ничего нтъ легче, какъ не касаться уже никогда боле этого предмета.

Она вроятно разсчитывала на другое впечатлніе: нервное содроганіе пробжало у нея по щек. Но она не обернулась, не двинула ни однимъ членомъ, — она продолжала пристально глядть въ окно.

Прошло нсколько минутъ молчанія.

— Она въ самомъ дл хороша, какъ нимфа лсная! воскликнула вдругъ Дина.

— Кто такая? спросилъ почему-то графъ.

Онъ зналъ, о комъ рчь, онъ видлъ самъ, онъ сидлъ тутъ же у окна и, обернувшись на слова княгини, замтилъ Марину, проходившую по направленію своего флигеля. Онъ ласково закивалъ ей, но она не видла, не замтила. Она видла только Дину, у того же окна, рядомъ съ нимъ, и, низко опустивъ голову подъ широкою шляпой, пробжала въ свою дверь съ быстротою испуганнаго зврка.

— Что, она умна? оставляя безъ вниманія ненужный вопросъ Завалевскаго, спросила его княгиня.

— Милая двушка! отвтилъ онъ серьезнымъ тономъ.

— D''education — point?

Онъ помолчалъ.

— Кто у насъ въ Россіи хорошо воспитанъ, разсянно проговорилъ онъ наконецъ, отвчая не ей, а своимъ собственнымъ размышленіямъ.

— Merciі! засмялась Дина, отошла отъ окна и заняла прежнее свое мсто въ кресл противъ графа.

— Ты долго думаешь пробыть здсь? молвила она, какъ бы лишь для того, чтобы сказать что-нибудь.

— Не знаю право… вотъ какъ удастся лсъ продать.

— А ты лсъ продаешь? тмъ же равнодушнымъ тономъ проговорила княгиня.

— Да… деньги нужны… для моего заведенія, какъ-то неохотно объяснилъ Завалевскій.

— A!… cela tient toujours? съ тончайшимъ какъ волосъ оттнкомъ ироніи проговорила она.

Но онъ былъ чутокъ на эти оттнки ея, — онъ поднялъ вки и взглянулъ на нее строго и пристально.

— Что же могло бы меня заставить измнить моей мысли? сказалъ онъ сухо.

Она невозмутимо выдержала его взглядъ; вопроса его какъ будто и не слыхала.

— Все по тому же плану? спросила она…

— По тому же…

Онъ всталъ и заходилъ по комнат.

— Я теб завидую, заговорила княгиня;- ты нашелъ дло, занятіе… ты будешь жить себ въ деревн, - хотя годъ проживешь — безъ скуки, безъ тоски… Безъ этой адской моей тоски! такъ и вырвалось у нея…

Никогда еще столь искреннимъ и скорбнымъ звукомъ не звучалъ для Завалевскаго этотъ знакомый ему голосъ: ему вдругъ стало ужасно больно за нее.

— Позжай въ Италію, сказалъ онъ, — меня искусство спасало…

Дина приподняла голову.

— Voue oubliez mon boulet de gal'erien? [20] язвительно проговорила она, какое съ нимъ искусство спасетъ!..

Невольная улыбка скользнула по устамъ графа.

— Оставь его въ Петербург,- позжай одна!

— Оставить его, — одного? Княгиня плечами повела. — Чтобы онъ въ мое отсутствіе и меня ужь самое проигралъ въ карты… если только нашлись бы еще охотники выиграть меня? съ невыразимою горечью улыбнулась она.

— Какъ, опять?… воскликнулъ Завалевскій, останавливаясь предъ ней.

— Онъ не переставалъ никогда… И знаешь — гадко!… Какъ пословица говоритъ: блудливъ какъ кошка, а трусливъ какъ заяцъ… таитъ, лжетъ, сбивается, — а затмъ слезы, раскаяніе, лизаніе рукъ… Odieux!…

— Долги? коротко сказалъ графъ, принимаясь опять ходить по комнат.

— Само собою… На-дняхъ срокъ одному векселю, — я поручилась… и если я не найду денегъ въ деревн, я и не знаю.

— Много?

— Пять тысячъ съ чмъ-то, пропустила она сквозь зубы — и отвернулась, какъ бы избгая встрчи съ его глазами.

Онъ походилъ, походилъ…

— Это, кажется, найдется, какимъ-то шепотомъ и еще старательне, чмъ она, стараясь не глядть на нее, промолвилъ онъ, — слъ въ столу и, потянувъ въ себ ящикъ, принялся шарить въ немъ нервно подергивавшимися пальцами.

— Пять… вотъ! не договорилъ онъ, выбрасывая на столъ пачки ассигнацій и быстро подымаясь съ мста, чтобы не видть, какъ возьметъ ихъ Дина.

Она сунула ихъ въ карманъ сухимъ, какъ бы гнвнымъ движеніемъ, отшатнулась въ спинку кресла и закрыла себ оба глаза рукою…

— Владиміръ, тихо промолвила она, — ты меня презирать долженъ!

— Почему же это? весь растерявшись, обернулся онъ въ ней…

— Parce que j'accepte — et que vous ne m'aimez plus!… Она опустила руку — и такъ и впилася въ него расширенными зрачками… Онъ не отвчалъ… До этой минуты она еще могла сомнваться… Теперь — нтъ: въ его душ ничего уже боле не оставалось! — потухла послдняя, послдняя искра… Она поняла.

На ея посинвшихъ губахъ заиграла тутъ же послушная усмшка:

— А замчаешь ты, какъ подъ старость вс мы склонны въ сантиментальности? какъ бы глумясь надъ самой собою, сказала она, подымаясь съ мста… и, не давъ ему найти отвтъ:- Когда у тебя здсь на почту посылаютъ?…

— Каждый день можно, — у насъ контора въ сел, поспшилъ объяснить Завалевскій.

— И прекрасно, — я успю сегодня же написать воронежскому моему управляющему, чтобы ждалъ насъ въ субботу. Письмо все же раньше насъ попадетъ; мы въ Орл остановимся…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза