Читаем Марина из Алого Рога полностью

— Я полагаю, что вы пріхали сюда не для того, чтобы заниматься моею особой! рзко и коротко промолвила она.

Онъ передернулъ плечами, всталъ и заходилъ по комнат.

— А въ память того, что я нкогда имлъ честь быть вашимъ преподавателемъ, видимо подавляя свою желчь, молвилъ онъ, — вы не откажете мн въ отвт-съ на нкоторые… необходимые для меня вопросы?

— Спрашивайте! На что могу, на то отвчу.

— Что за человкъ такой этотъ вашъ графъ?

Она предвидла, что онъ это непремнно ее спроситъ, и отвчала безъ замшательства:

— Очень хорошій человкъ.

— Ну это само собою-съ! хихикнулъ тутъ же Левіаеановъ, — вс эти тупицы идеальныя прекрасные люди!

Этого не предвидла Марина, — и вся кровь кинулась ей въ голову… Съ какимъ наслажденіемъ швырнула бы она въ эту минуту въ голову наглеца тяжелый бронзовый колокольчикъ, стоявшій тутъ, на стол, въ ближайшемъ разстояніи отъ ея руки. Но она сдержалась въ свою очередь.

— А чмъ онъ вамъ доказалъ, что онъ "тупица идеальная?" уронила она сквозь сжавшіяся губы.

— Какъ чмъ доказалъ? продолжалъ хихикать Левіаеановъ:- да этимъ самымъ институтомъ своимъ-съ!.. Какой же реалистъ, человкъ съ мозгами, станетъ жертвовать своимъ капиталомъ — вдь онъ-съ, говорятъ, триста тысячъ ухаетъ на это дло! — на дло, въ которомъ онъ ни бельмеса не смыслитъ!…

— Вы почемъ знаете, что не смыслитъ? вскрикнула Марина, — онъ въ Америк спеціально изучалъ народныя школы!…

Слово "Америка" въ первую минуту какъ бы озадачило знаменитаго Евпсихія Дороеича: "На кой чортъ этакимъ аристократамъ пустйшимъ въ Америку здить?" пронеслось у него въ голов.

— Америка-съ въ этомъ вопрос не указъ! возразилъ онъ громко, — тамъ-съ давно люди, граждане свободные… А у насъ прежде всего надобно знать-съ… ту дурацкую штуку надобно знать-съ, что зовутъ русскимъ народомъ!

— А вы его знаете, народъ?

Руку Марины такъ и тянуло къ колокольчику…

— Я, по крайней мр, знаю то-съ… куда его вести слдуетъ! прошиплъ Левіаановъ, и безобразною, судорожною складкой скривились его уста…

Онъ обернулся на Марину — и почуялъ на этотъ разъ, что не сочувственъ былъ онъ ей со всхъ сторонъ, и что далеко стояла теперь отъ него эта бывшая его ученица-воструха, когда-то, такъ бойко и рабски ему вторя, разсуждавшая "о политико-соціальномъ значеніи типа Катерины въ Гроз…"

"Вляпался маленько", сознался онъ внутренно. И тутъ же въ цломудренномъ соображеніи объяснилъ себ, откуда могла произойти въ ней эта перемна: "аристократъ, разсудилъ онъ, клубничникъ, пріударяетъ за нею всеконечно, а ей, дур, лестно!…"

— Нтъ спора, заговорилъ онъ вслухъ, довольно ловко заворачивая оглобли, — что люди способные на такія, прямо надо сказать, безкорыстныя жертвы-съ, во всякомъ случа люди почтенные, всякое поощреніе себ заслуживающіе… Но все же-съ, стою на томъ, вдь это люди не реальные-съ!… Отсюда вижу-съ: витаетъ почтенный человкъ въ воздуся-хъ, все человчество на перси себ принять готовъ-съ, любовь эдакая всеобъемлющая, анъ гранъ… Типъ сороковыхъ годовъ, извстно. Эстетикъ-съ!…

— А вамъ какихъ еще нужно? съ вызывающею улыбкой спросила Марина.

— И такіе нужны-съ, и такіе! засмялся Левіаановъ. — Только за этими, за благодтелями-то, изволите видть-съ, должны стоять настоящіе, реальные люди… которые все вести должны-съ… И это даже гораздо удобне… и безопасне, потому эти эстетики, аристократы эти-съ, они тамъ, наверху, довріе внушаютъ… и за ними человку, что говорится, какъ у Христа за пазушкой. Теперь не мало такихъ примровъ на Руси: аристократъ, знаете, благонамренный, вывскою, размалеваннымъ этимъ орломъ, что пучитъ грудь на воротахъ-съ… ну-съ, а тамъ, внутри зданія, реалисты настоящее дло длаютъ-съ! уже захлебывался и облизывался Левіаановъ, рисуя предъ Мариной эту соблазнительную для него картину.

— А кто же лучше по-вашему, гнвно задрожалъ голосъ двушки, — эти-ли честные люди на воротахъ, или т, которые ихъ "тамъ, внутри," обманываютъ?

— Да кто же вамъ говоритъ про обманъ! словно даже и обидлся тотъ: — никакого обмана тутъ нтъ-съ, потому что естественнымъ теченіемъ, непобдимою силою вещей, эстетикъ-съ всегда, въ каждомъ данномъ случа долженъ подчиняться реалисту, ибо самая великодушная фантазія безсильна предъ фактомъ-съ. А съ фактомъ эстетикъ справиться не въ состояніи-съ, и съ перваго же разу мизернйшимъ образомъ пасуетъ предъ нимъ-съ, потому что онъ, извстно, орелъ-съ, свысока, анъ гранъ!… А реалистъ — кротъ, руки себ марать онъ не боится, всякіе входы и выходы знаетъ-съ, терпніемъ, голодомъ да холодомъ повитъ и вскормленъ, такъ-сказать… такъ какъ же ему не осдлать почтеннаго верхогляда-съ, воздыхающаго о польз народа на тысячномъ матрац и не разумющаго даже того, въ чемъ именно эта польза народа состоитъ-съ! Вдь вы подумайте только о томъ: вдь благодтель этотъ съ мужикомъ и говорить-то не уметъ-съ, вдь, какъ онъ тамъ себ ни распинайся и ни гуманничай, вдь онъ крестьянскому-то своему воспитаннику вовки-вковъ чуждъ останется, и будетъ въ немъ видть этотъ сынъ народа все то же начальство-съ, которое онъ съ пеленъ пріученъ ненавидть!…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза