Марина из Алого Рога

— Неправда, пылко заступилась Марина, — онъ этого мальчика, воспитанника своего, любить будетъ, а любовь… это всякій чувствуетъ!…

— Любовь! захихикалъ опять Левіаановъ, — любовь во Христ?… Ну-съ, эта штука стара, ее бросить пора! На нее босому сапоговъ не сошьешь!… На этой-то штук-съ вс они проваливаются, благодтели-то!… Какая тутъ христіянская любовь-съ, когда весь общественный порядокъ ни черта не стоитъ, и…

— И вы бы хотли мальчикамъ разрушеніе его проповдывать! не сдерживаясь боле, не дала ему кончить Марина.

"Эге, да какъ она прямо хватаетъ!" подумалъ нсколько озадаченный "сынъ отечества".

— Я вижу, барышня, сказалъ онъ громко, — что вы не даромъ изволите проводить ваше время въ обществ сіятельныхъ лицъ, слишкомъ вы консервативны стали-съ… Только къ чему вы эти жалкія слова говорите: "разрушеніе" и прочее? Какое тутъ разрушеніе? Коли вещь цла и здорова, такъ она отъ слова прахомъ не разсыплется… Ну, а если прогнила она вся насквозь, вдь вы ее отъ самогибели ничмъ не спасете-съ! Я полагаю, что вашъ графъ, какъ умный человкъ, самъ за гниль стоять не станетъ-съ…

— Я все это слышала, знаю! еще разъ прервала его двушка.

Глаза ея горли какъ въ лихорадк; она едва совладвала съ нервною дрожью, пронимавшею вс ея члены.

— Я знаю, я сама испытала… все, чему вы насъ учили тамъ, въ пансіон… и они, эти, — Марина кивнула на столъ съ журналами, — это гниль…. и смерть… да, гниль и смерть!… Я неумлая, ничего не знаю, ни за что приняться не умю, — такъ хорошо воспитали меня! Но я чувствую, всмъ существомъ моимъ чувствую, не этому слдуетъ учить народъ… что вы не учители его, а презиратели!… Они, эти "эстетики", надъ которыми вы сметесь… такіе люди, какъ графъ, — они тысячу разъ ближе къ бдному народу… онъ ихъ всегда въ тысячу разъ будетъ боле уважать, любить, чмъ васъ, злюковъ, ненавистниковъ!…

Левіаановъ опшилъ… Этотъ горячій, прерывающійся голосъ, эти сверкающіе глаза, негодующія яркія губы, — ему еще и не случалось натыкаться на что-либо столь искреннее, сильное и красивое. Но, главное, онъ понималъ, что она, эта красавица, гораздо глубже проникала въ суть вещей, чмъ онъ это могъ предполагать, и что это подымалось теперь серьезною преградой къ достиженію имъ тхъ политическихъ и матеріальныхъ цлей, для которыхъ онъ, по иниціатив Вермана, пріхалъ въ Алый-Рогъ.

— Многоуважаемая эксъ-ученица моя, началъ онъ посл довольно продолжительнаго размышленія, стараясь придать теперь какъ можно боле игривости своимъ словамъ, — я никакъ не думалъ, чтобы мы съ вами когда-нибудь встртились врагами на пути жизни… А еще мене, чтобы вы рчамъ моимъ могли придавать неблагонамренное значеніе-съ. Такія бесды-съ, какъ сейчасъ наша съ вами, повторяются теперь ежедневно во всхъ пунктахъ пространнаго нашего отечества. Это еще Тургеневымъ въ Дым замчено-съ очень врно: сойдутся вмст два русскихъ человка, и тотчасъ же начнутъ о судьбахъ Россіи… И высказываются большею частію при этомъ мннія… самыя крайнія-съ, нелпыя иногда… Однако это нормальному теченію жизни нисколько не мшаетъ-съ, и отъ этихъ разговоровъ никакого разрушенія, ниже бунта не происходитъ-съ… Такъ и теперь между нами… Все, что вы мн выразили о граф, - а я не могу не принять въ серьезъ убжденія такой умной личности, какъ вы, — доказываетъ мн то, что онъ человкъ съ мозгами…. И я увренъ, что еслибы мы теперь разсуждали съ нимъ, отправляясь отъ понятій самыхъ противоположныхъ, мы бы непремнно сошлись и подали другъ другу руку на одной, равно намъ дорогой иде — на желаніи общей пользы.

— Никогда, никогда бы не сошлись! закачала головой Марина.

— Позвольте однако!… перебилъ ее Левіаановъ и — пріостановился. — Вдь я васъ настолько знаю… и уважаю, заговорилъ онъ опять, какъ-то насильственно и тревожно усмхаясь, — что увренъ… вы на доносъ и наушничество не способны…

— Какое наушничество? открыла она большіе глаза.

— Вы не стали бы предостерегать графа… что вотъ это опасный, молъ, человкъ… агитаторъ, что-ли?…

— Нтъ, нтъ! поняла Марина и презрительно усмхнулась въ свою очередь, — ничего бы я его не предостерегала… потому что онъ самъ…

Она не договорила. Левіаановъ съ ненавистью покосился на нее.

— Вы большое вліяніе на него имете-съ? пропустилъ онъ, поджимая свои длинныя губы.

Она глянула на него во вс зрачки.

— На такого человка вліянія я имть не могу, — но уважаетъ онъ меня, въ этомъ я убждена…

Онъ не выдержалъ этого взгляда и, пробормотавъ: "я увренъ, увренъ", пошелъ опять ходить по комнат.

Настало молчаніе… Левіаановъ стоялъ у открытаго окна гостиной и глядлъ въ садъ.

— Графъ сдой? спросилъ онъ. — И голову нсколько внизъ держитъ?…

— Д-да…

— Такъ это онъ!… И съ нимъ дама?… Вдь онъ не женатъ?

— Н-нтъ…

— Такъ позвольте полюбопытствовать: кто же это съ нимъ? обернулся къ Марин Евпсихій Дороеичъ.

— Одна его родственница, — княгиня Солнцева.

— Родственница! протянулъ за нею Левіаановъ, принимаясь опять глядть въ окно. — Ловко одта, шельма! выразилъ онъ свое одобреніе, и примолвилъ:- собаку на этомъ съли аристократки эти!