Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

О семье Ефимовых. Муж (46 лет)(<45>) — художник, скульптор. Жена (48 лет)(<46>) — художница (живописец). Сын (16 лет) учится, хороший математик. Племянница Нины Яковлевны — Елена Владимировна Дервиз около 30 лет, пианистка, кончила консерваторию. Все они были богаты, с хорошим родством и связями, имениями и со всем, что было нужно. Путешествовали, жили в своих усадьбах и в городах. После революции Ефимовы стали зарабатывать кукольным театром Петрушек, которых любила прежде Нина Яковлевна показывать «своим деревенским» ребятишкам и детям. Втянула в кукольный балаганчик и мужа. Он увлекся и явился «Кукольный театр Ефимовых» — Настоящий Петрушка. Куклы делаются самими художниками, и каждая кукла — художественное произведение. Репертуар очень разнообразный. «Народный Петрушка» (очень тонко и изящно отраженный). Басни Крылова, русские сказки, сказка Андерсена «Принцесса на горошине» и другие. Театр их — очень изящное и острое, тонкое и колдовское явление. Социальное положение их теперь, и положение, и звание — художники. Круг знакомых — свой прежний «хороший круг», только очень расширенный артистическим, художественным, литературным «элементом». Племянница Нины Яковлевны — Елена Владимировна зарабатывает преподаванием музыки и аккомпанирует балаганчику Петрушек. Театр очень портативен — из чемоданов расцветает в 10 минут, как волшебство какое-то. Елена Владимировна когда-то бросила свою музыкальную дорогу пианистки и после смерти матери[612] была хозяйкой отцовского Домотканова[613] — отец ее был председатель Тверской земской губернской управы, художник, очень любезный старик. Он жив и сейчас. Живет в Сергиеве с дочерью Марией Владимировной и ее мужем Владимиром Андреевичем Фаворским и внуком Никитой. То есть Фаворские живут у него в Лаврской квартире. Владимир Дмитриевич работает в Лавре, он председатель (ой, путаю: комиссии по охране музея, бывшей Лавры). А Фаворский работает в Москве во ВХУТЕМАСе, и на Мясницкой у него есть комната в общежитии, каждую неделю ездит в Сергиево к жене, сыну, матери, отцу и тестю. Он замечательный художник, гравер. Жена его, мать Ольга Владимировна Фаворская и сын Никита, — все художники. Никите всего 8 лет, но у него очень интересные рисунки. Отец Владимира Андреевича — старый старик, был адвокатом.

Живут Ефимовы в Москве в трех комнатах с передней и кухней, в огромном афремовском московском доме у Красных ворот[614]. В комнатах набито битком до непроворота и до невозможности убрать и просто разместить — старинная мебель, портреты, скульптура, картины, рисунки, великое множество всяких удивительных чудесных вещей. Дом чудес. Недавно Анна Семеновна Голубкина (скульптор, друг их семьи, очень старая женщина) грозно критиковала (кричала попросту, сердилась) — неустроение их жилища. Хочет заставить их переставить вещи удобнее, придать комнатке жилой вид.

Два раза в месяц Ефимовы ездят в Сергиево. Оба они читают лекции по искусству в Педагогическом Институте в Сергиеве. Приезжают, конечно, не для лекции (хотя эти лекции и дают им «социальное положение»), но главным образом — в снега, леса с этой противной Мясницкой улицы, из Москвы. Останавливаются они у Фаворских-Дервиз, бывают у Флоренских и у нас. И в лесах, и в снегах, конечно.

Утром сегодня Вавочка уехала в Москву на несколько дней.

11 марта. Зосимова Пустынь

Во время литургии на паперти подростки так расшумелись, что мешали молящимся. Вчера во время всенощной перед выносом креста, среди песнопений вдруг раздался хохот и визг. Монахи не оглянулись. А вся эта молодежь не со зла, не для насмешки, а так просто. И не знают, что эти дни — последние дни этого монастыря[615] и храма.

Старый, серебряный, прозрачный монах в широком длинном плаще с паперти принес к подножию Царских врат младенца Марию в пестром лоскутном одеяльце. Положил девочку на пол. Мать подняла ее. Крестом старец благословил дитя. У матери тихое светлое бабье лицо, плавные материнские движения.

После гневного усмирения подростков на паперти (молча, бледнея, посмотрела на них всех, и они почему-то убежали, притихли) в церкви потихоньку заплакала. А потом стало легко. Ни о чем не просила, и ни о ком не думала. Только слушала богослужение и как бы уже не ушами слушала, а сердцем.

Во время вечерни (утренней праздничной толпы не было уже) богослужение стройно выпрямилось, углубилось, поднялось ввысь. И как бы пришел «Свет тихий». Как тяжко и трудно, вероятно, монахам выносить праздничную шумную толпу молящихся. Молодежь (девушки особенно) ходят гуртами, стадами. Как наводнение.

Исповедовалась у отца Иннокентия. «Люблю все земное, как язычница, а на то, что не люблю, не хватает терпения». Исповедь длилась не более пяти минут. Но была полнота и глубина исповеди. Отец Иннокентий глубоко заглянул в глаза (казалось, что он видит душу мою, и понял все). Ласково притронулся ко лбу и, не касаясь волос, как бы погладил по голове, благословил: «Сохрани Бог твое чистое сердце».