Читаем Марина Цветаева. Письма 1924-1927 полностью

Последние известия из Чехии печальные. Сергей Ив<анович> Варшавский [1113] сообщил мне, что, по словам Мих<аила> Лаз<аревича> Заблоцкого [1114], мне и в половинной (500 кр<он>) стипендии отказано. Во многих письмах из Чехии намеки, что вернись я, мне бы возобновили ссуду полностью, но как я могу вернуться, когда С<ергей> Я<ковлевич> связан редактированием «Вёрст» (высылаю № 1): кстати, дающих ему 1.000 фр<анков> с номера, а № выходит раз в 4–5 мес<яцев>. Издание идейное, деньги случайные, больше платить не могут.

Я уже стольких просила в Чехии похлопотать за меня — что отчаялась. Я убеждена, что увидь г<осподин> Гирса мой рабочий день, — хотя бы стол! — он первый постоял бы за меня, т.е. за 500 кр<он> ссуды. Кроме труда у меня в жизни нет ничего, да, в конце концов, — и не нужно ничего: возможности работать. Трех спокойных часов в день.

_____

Отнимите у меня писанье — просто не буду жить, не захочу, не смогу. Только писаньем уцелела в Сов<етской> России. Только тетрадью живу все эти годы за границей. Это — моя судьба. Труда для себя и здоровья для своих — больше мне, в чистоте сердца, не нужно ничего.

_____

Самое растроганное и умиленное спасибо за Ваши 100 кр<он>, они нас спасли. Верну при первой возможности, этот долг свят.

Страшно хотелось бы, хоть бы на месяц, в Прагу, но — не говоря уже о проезде! — не могу оставить детей и С<ергея> Я<ковлевича>, который постоянно хворает. Легкие и общий упадок сил.

Нежно целую Вас и Ваших. Скоро пришлю фотографии Георгия. Что скажете о «Верстах»?

М.Ц.

P.S. Посоветуйте, к кому мне еще обратиться с просьбой о ПОЛОВИННОЙ ССУДЕ? Своих знакомых просила всех.


Впервые — Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 48–50. Печ. по тексту первой публикации.

107-26. В.Б. Сосинскому

St-Gilles, 27-го сент<ября> 1926 г.


Дорогой Володя,

Простите за всю эту тревогу. Если бы знала, что Вы так каторжно работаете, ни за что не затевала бы. Два слова о ключе и мифологии: если же мифологии на Rue Rouvet нет — она в Праге, больше быть ей негде. Второго ключа не досылаю, потому что 2-го, в субботу, с Божьей помощью, выезжаю сама — я и дети

Итак, скоро увидимся. Рада буду повидать и угостить Вас в нашем новом (лесном) жилище [1115]. Устроим новоселье, на котором будем пить здоровье других планет. То, что человек, хотящий писать свое, должен 13 часов в день выбрасывать написанное другими, — и для чего? чтобы есть, а есть? чтобы жить, то есть 13 часов в день швыряться газетным барахлом — навсегда отвращает меня от нашей.

Негодование — вот что во мне растет с каждым годом — днем — часом. Негодование. Презрение. Ком обиды, растущий с детства. Несправедливо. Неразумно. Не по-божески. Есть у Блока эта интонация в строчке:

Разве так суждено меж людьми? [1116]

Не это (13 часов в день) нам обещали, когда мы рождались. Кто-то не сдержал слова.

_____

Радуюсь — из С<ен->Жиля! Последние недели нестерпимо. Нас возненавидели хозяева, и, по их живописаниям, все: мальчишки, девчонки, «барышни», старухи, — только лавочники любят: кормим. Отъезд хозяйка сулит с кварт<ирными> агентами, жандармами и мировым (сдача «инвентаря», полученного весьма несовершенным и требуемого с нас безупречным). Боюсь, придется покупать шкафы и, кровати: там лак сошел, тут фанера… Был бы С<ережа> — все бы сошло, но женщина одна — еще две сотни лет пройдут, прежде чем власть имущие перестанут злоупотреблять этим единоличием. (Подсознательно: я ударю, ты сдачи не дашь, итак…)

Очень подружилась здесь с детьми Андреевыми: Верой и Валентином, особенно — Верой [1117]. Добрая, красивая, естественная великанша-девочка, великанёнок, простодушная амазонка. Такой полной природы, такого существования вне умственного, при уме, я никогда не встречала и не встречу. От Психеи — ничего, Ева до Адама — чудесная.

Не знаю, никогда не знаю, что чувствует другой, но от нее на меня — мне казалось шли большие теплые волны дружественности, неизвестно почему и за что. Жара, песок, волна, Вера — так и останется.

Вера ПОЛНОЕ ОБРАТНОЕ Вадиму [1118] и такое же полное, хотя в другую сторону — Савве. (Его не полюбила.)

В Вадиме ничего от природы: одна голова, в Вере ничего от головы: одно (блаженное) дыхание.

Странно, что у мозгового сплошь — Л. Андреева — такие дети (Валентин и Вера). Любовь к природе отца и сына (Вадим) — страх перед собственным мозгом, бегство его. Бессознательное свето-, водо- и т.д. лечение. Этим детям лечиться не от чего. Любопытная семья.

_____
Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза