Читаем Марина Цветаева. Письма 1924-1927 полностью

Кто же из двоих — русский: С.Я. Эфрон (русская кровь и еврейская) или В.Ф. Ходасевич (еврейская кровь и польская).

[Кроме того. Добровольчество с Октября 17-го по ноябрь 1920 г. (разгром Крыма) С.Я. Эфрона и советская служба + спутничество с М. Горьким В.Ф. Ходасевича [1139].]

Кроме того, один с 1917 г. — 1920 г. сражается в Добровольческой Армии, другой — служит в «Тео» и — еще где? [1140]

Кто же русский — из двух?

И не странно ли, вообще, при обвинении Верст в большевизме, обвинение их тут же в погромности? Большевизм, взывающий к еврейским погромам, — а?

«Недавно Святополк-Мирский объявил Марину Цветаеву поэтом и т.д.» [1141]

То, в чем / что так Ходасевич видит только легкомыслие, я вижу мужество [признать] во всеуслышание объявить: я ошибся. Было бы чище, если бы сам В.Ф. Ходасевич, вместо постепенного и неуклонного полного линяния (так линяли колонны Александровского училища), или что тоже — белели [1142] — в один прекрасный день сразу бы объявил: я ошибся. Этого признания мы не дождались и не дождемся. Таковые признания — дело мужей.

«А из случайных гостей мы видим М. Цветаеву в 12 книжках…» [1143]

[Да, но не надо забывать, что большинство моих вещей появилось до моего приезда за границу].

В 12-ти книжках — м<ожет> б<ыть> — из которых, думаю, добрая <пропущено слово>, — но всегда с оговоркой: либо стихи 13–16 гг., либо что-нибудь из советской жизни. Каждый раз, когда я посылала вещь недавнюю, т.е. современную — Современные Записки отказывали. Так, за два последних года я в Современных Записках появлялась раз [1144].

Может ли считаться такое сотрудничество не — случайным, вызванным, со стороны редакции — добрым отношением, с моей — не менее добрым и материальной нуждой.

Не случайно я сотрудничаю в Воле России, никогда не вернувшей моей ни единой строчки [1145].


Печ. впервые. Черновик письма Цветаевой записан в ее тетради (РГАЛИ. Ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 14, л. 73–75).

114-26. В редакцию <«Современных Записок»>

Октябрь 1926 г. [1146]


Милостивый Государь, господин Редактор!

Не откажите в любезности поместить нижеследующее.

После статьи Ходасевича в Современных Записках № — о Верстах [1147], прошу меня, ближайшего сотрудника Верст, сотрудником Современных Записок далее не считать [1148].


Печ. впервые. Черновик приводимого ниже письма Цветаевой записан в ее тетради (РГАЛИ, ф. 1190. оп. 3, ед. хр. 14, л. 75).

115-26. P.M. Рильке

Bellevue (S. et О.)

prus Paris

31, Boulevard Verd

7-го ноября 1926 г.


Дорогой Райнер!

Здесь я живу [1149].

Ты меня еще любишь?

Марина


Впервые — Дружба народов. 1987. № 9. С. 234. СС-7. С. 74. Печ. по кн.: Небесная арка. С. 111.

116-26. К.Б. Родзевичу

Bellevue, (S. et О.)

31, Boulevard Verd

9-го ноября 1926 г.


Дружочек!

Пишу по нашему обоюдному и несомненному желанию (это чувствуется сквозь стены и через спины).

На следующем семинаре, в перерыве, отзовите меня — с кем бы я ни стояла — «М<арина> И<вановна> можно Вас на минутку?» — я с Вами отойду и мы условимся о дне (вечере) Вашего приезда.

Встретимся мы с Вами на моей станции Bellevue (с Gare Montparnasse, поездом), посидим или побродим — как захочется и выйдет. Буду ждать Вас — или Вы меня — в станционном зале.

Час прихода поезда установите уже к понедельнику, чтобы долго не уговариваться. День выберем сообща. «Заехать к Вам» или «буду у Вас» будет означать станцию Bellevue.

Итак — до понедельника.

МЦ.

Поезд хорошо бы выбрать какой-нибудь 7-ми, 8-ми часовой, чтобы подольше посидеть. Но можно и значительно позже, — как сможете.


— Очень радуюсь Вам.


Впервые — Письма к Константину Родзевичу. С. 173. Печ. по тексту первой публикации.

117-26. A.A. Ахматовой

Bellevue, 12-го ноября 1926 г.


Дорогая Анна Андреевна,

Пишу Вам по радостному поводу Вашего приезда [1150] — чтобы сказать Вам, что все, в беспредельности доброй воли — моей и многих — здесь, на месте, будет сделано.

Хочу знать, одна ли Вы едете или с семьей (мать, сын). Но как бы Вы ни ехали, езжайте смело. Не скажу сейчас в подробностях Вашего здешнего устройства, но обеспечиваю Вам наличность всех.

Еще одно: делать Вы всё будете как Вы хотите, никто ничего Вам навязывать не будет, а захотят — не смогут: не навязали же мне!

Переборите «аграфию» (слово из какой-то Вашей записочки) [1151] и напишите мне тотчас же: когда — одна или с семьей — решение или мечта.

Знайте, что буду встречать Вас на вокзале.

Целую и люблю — вот уже 10 лет (Лето 1916 г., Александровская слобода, на войну уходил эшелон) [1152].

М.


Знаете ли Вы, что у меня сын 1 г<од> 9 мес<яцев> — Георгий? А маленькая Аля почти с меня? (13 л<ет>).

Ад<рес>: Bellevue (Seine et Oise)

Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза