Марина Цветаева. Письма 1924-1927

Другая часть наших вещей на чердаке у наших прежних хозяев: солдатский ранец с Сережиными рукописями, шинель, башмаки, холщовый мешок вроде портплэда (самодельный). Хозяева знают и, думаю, отдадут. Нужно будет им заплатить за хранение. Корзина полна на две трети, многое еще войдет. Думаю, необходимо ее переложить, она не была рассчитана на дальнюю дорогу и тихую скорость. Есть бьющиеся вещи, их бы хорошо заткнуть по бокам. У Брэя [1126] еще книги С<ергея> Я<ковлевича>, их, думаю, лучше отправить отдельным пакетом. К делу укладки притягиваем также жену Брэя, пишу одновременно ей. По получении этого письма, дорогая Анна Антоновна, напишите открыточку Наталии Владимировне Брэй (на лавку Вейса. Všenory, pan J.Vais для такой-то), чтобы сговориться, когда и как осуществить укладку и отправку. He знаю, принимают ли малой скоростью на вшенорском вокз<але> если нет — багажом до Вильсонова вокз<ала>, а там сдать — малой скоростью, если можно, с таможенным осмотром. Если же нет — не беда, вещи всё старые, осмотрят здесь.

Корзина мне нужна крайне: в ней все Муркины теплые вещи, пальто, вязаные штаны, чулки, всё, что ему именно сейчас нужно.

Если можно, пусть с Вильсонова отправят прямо на нашу станцию Bellevue (Seine et Oise) 31, Boulevard Verd если нет Paris, gare Montparnasse. Корзина должна быть хорошенько перевязана веревкой (Брэй!) и с билетиком: Madame Marina Efron, 31, Boulevard Verd Bellevue (Seine et Oise) près Paris.

Квитанцию, пожалуйста, заказным перешлите нам. Хорошо бы на Вильсоновом спросить о приблизительном сроке прибытия. М<ожет> б<ыть> багаж из Чехии в Париж принимают только на Paris, Gare de l'Est, тогда — пусть так. Лишь бы квитанция.

Расходы (перевозки, деньги за хранение Ванчуровым — (наши бывшие хозяева) — и т.д.) возместим тотчас же.

Спешу от править письмо, нежно целую Вас и очень прошу прощения за, надеюсь, последнее дело.

М.Ц.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 50–52. Печ. по тексту первой публикации.

112-26. Е.Л. Недзельскому

<Октябрь 1926 г.> [1127]

Милый Е<вгений> Л<еопольдович>. С моей статьей (о книге Шум времени — М<андельшта>ма) было совершенно так же [1128]. В понедельник: возьмем в № II, а уже в среду — никогда и ни в какой. Причем ни нет, ни да я не добилась, ибо — хотела сказать — ПОЛЯК [1129], но вспомнила, к кому и кто (полька — бабушка [1130]) пишет.

Говорю Вам, билась три часа — ничего не добилась. БЕРЕТЕ ИЛИ HET? — Да видите ли…

Я этого человека не понимаю и ничего не принимаю в нем, кроме необыкновенной головы.

До свидания! Сердечный привет.

МЦ.

Впервые — Письма Сергея Эфрона Евгению Недзельскому. С. 33. Печ. по тексту первой публикации.

113-26. В.Ф. Ходасевичу

Октябрь 1926 г. [1131]

Мой ответ Владиславу Ходасевичу [1132]

<«>В соответствии с этим в художественном отделе Верст встречаем двух эмигрантских авторов (М. Ц<ветаеву> и А. Ремизова) и пять советских<»> [1133].

Эмигрантским автором себя не считаю, ибо родилась раньше 1922 г. и большинство вещей, появившихся здесь, написала в России, из которой, кстати, не эмигрировала [1134]. [Так же мало считаю Пастернака <например? нрзб.> советским автором. Так же не считаю себя советским автором, считая такое деление, особенно касательно лирического поэта, смешным. Б<орис> П<астернак>, например, советский поэт, а я — эмигрантский. Почему? Потому что я в 1922 г. уехала, а Б<орис> П<астернак> остался в Москве.]

Так же не считала себя в 1919 г., например, советским автором, полагая территориальное деление для лирического поэта / определения поэта по случайной территории смешным. (Не любовь ко мне в советских и эмигрантских кругах явное подтверждение) [1135]. Оттого, что я в 1922 г. уехала, а Б<орис> П<астернак> остался, я не делаюсь поэтом эмигрантским, а Б<орис> П<астернак> советским.

«Я — вселенной гость.
Мне повсюду пир.
<И> мне дан в удел
Весь подлунный мир…» [1136]

Итак, от эмигрантщины с Буниным, Гиппиус и Ходасевичем — равно и от советчины с открещиваюсь.

Я — русский поэт, и что еще точнее, еще чище, просто — поэт, родившийся в России.

«Сувчинский ожидает, что тяга к национальному делу выльется у нее в славный еврейский погром». Сноска: Что не очень любезно в журнале, где один из редакторов — С.Я. Эфрон, а в числе сотрудников — Пастернак, Бабель, Л.И. Шестов и Артур Лурье [1137].

Ничуть не открещиваясь от моего любимого народа, сообщаю Ходасевичу, что мой муж С.Я. Э<фрон>, кроме библейской фамилии, которой горжусь, — Эфрон, носит еще русскую дворянскую фамилию, Дурново [1138], и, как это ни странно, является более русским, чем сам Ходасевич в котором (еврейская кровь и польская) ни капли русской крови. — [Кто же из них еврей?]