Нам же он интересен тем, что в стенах этого заведения работали выдающие российские соотечественники. Правой рукой Пастера, бесспорно, был Илья Ильич Мечников. Сын гвардейского полковника, он рано потянулся к наукам, показав изумительную познавательность ума. В двадцать один год, когда большинство его сверстников лишь делало первые шаги в науку, Мечников из «магистров зоологии» выбился в доценты Петербургского университета. Потом профессорствовал в Одессе. Однако из университета по политическим мотивам пришлось уйти. Далее была работа над созданной им (совместно с Н. Гамалеей) бактериологической станцией для борьбы с инфекционными заболеваниями.
Но и этого Мечникову показалось мало. Вскоре молодой учёный уехал за границу. Его заметил великий Вирхов, пришедший от работ русского учёного в полный восторг. Через какое-то время научный мир познакомился со знаменитым мечниковским учением о фагоцитозе, на котором чуть позже будет построена вся наука об иммунитете. Однако и на этом Мечников не останавливается, углубившись в изучение проблемы старения организма, став основоположником сравнительной эмбриологии и сравнительной патологии. И это при том, что Илья Ильич ни на минуту не забывал о людях, живших вокруг него. К учёному тянулись всякого рода больные и страждущие; обращались со всеми напастями, будь то простуда, мозоль или… приступ аппендицита. «Добрый доктор» принимал всех без разбора.
Личная жизнь Мечникова складывалась не совсем гладко. После смерти от туберкулёза первой жены, Людмилы Фёдоровны, отчаявшийся муж принял смертельную дозу морфия, но по счастливой случайности выжил. Второй женой Мечникова оказалась 17-летняя студентка Ольга Белокопытова. Когда Ольга заразилась брюшным тифом, Илья Ильич повторил попытку суицида, введя себе бактерии возвратного тифа. Повезло и в этот раз: тяжело переболев, оба супруга выздоровели…
В 1908 году вместе с Паулем Эрлихом Мечников (к тому времени уже член Французской академии наук) удостаивается Нобелевской премии по физиологии и медицине «за труды по иммунитету».
Смерть от сердечного приступа застала учёного за год до трагических событий на родине – в июле 1916 года[100]
.Здание Пастеровского института на улице доктора Ру (rue du Docteur Roux), дом 25, сегодня выглядит таким же, каким было при жизни именитых учёных. Перед помпезным фасадом Института – памятник его основателю, Луи Пастеру. Побродив поблизости, нетрудно найти и бюст Ильи Мечникова с микроскопом, выполненный в своеобразном арт-стиле.
Мой новый знакомый, работающий здесь доктор Гийом, показывает квартиру Пастера на первом этаже, ставшей за эти годы своего рода местной достопримечательностью. Напротив – институтская библиотека. Вся ценность последней (по крайней мере, для нас, русских) в том, что здесь, если попросить, вам покажут прах Ильи Мечникова. Прямо над нами, на втором этаже, был кабинет учёного. Когда-то там, намекаю Гийому, на стене в кабинете висела посмертная маска Мечникова. Нельзя ли взглянуть? На втором – рабочие кабинеты, отвечает мой визави, а потому ход туда заказан. Услыхав про маску, лишь пожал плечами. Зато подтвердил, что гробница самого Пастера находится в здании Института.
Наивно было бы полагать, что в этих стенах из наших работал один лишь Мечников. По сути, каждый известный российский микробиолог прошёл местную школу: Александр Безредка (занимался проблемами местного иммунитета и анафилаксии); Владимир Хавкин (создал противохолерную и противочумную вакцины, причём первую – испытал на себе); Сергей Метальников[101]
(изучал влияние нервной системы на иммунитет); и десятки других имён…Ну а теперь мой путь лежит обратно – по улице доктора Ру в сторону монпарнасской станции метро «Pasteur». Оставив справа красивый католический костёл, выхожу на перекрёсток улицы с бульваром Пастера. Здесь, на самом углу, по адресу 32 Boulevard Pasteur, органично вписалось пятиэтажное (не считая пристроя на последнем этаже) здание, в котором, судя по отделке и окнам, можно угадать гостиницу средней руки. Вот она-то и есть цель моих сегодняшних изысканий.
Неброская вывеска извещает, что передо мной… гостиница «Innova».
Захожу. Прямо перед входом – крутая лестница, упирающаяся в светлый мраморный порожек. По местному обычаю, покрыта недорогой дорожкой. Этот французский секрет мною давно разгадан: в старых парижских зданиях во время ремонтов не рушат всё подряд, кое-что стараются сохранить – например, чугунные винтовые лестницы, хорошо вписывающиеся в любой интерьер. Таким образом, перед моим взором, вне всякого сомнения, лестница, помнящая поступь Цветаевой! Неплохое начало.