Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая

«В 1931 г. Эфрон был завербован органами НКВД, работал по освещению евразийцев, белоэмиграции, по заданию органов вступил в русскую масонскую ложу „Гамаюн“. В течение ряда лет Эфрон использовался как групповод и активный наводчик-вербовщик, при его участии органами НКВД был завербован ряд белоэмигрантов, по заданию органов провёл большую работу по вербовке и отправке в Испанию добровольцев из числа бывших белых. В начале гражданской войны в Испании Эфрон просил отправить его в республиканскую Испанию для участия в борьбе против войск Франко, но ему в этом по оперативным соображениям было отказано.

Осенью 1937 г. Эфрон срочно был отправлен в СССР в связи с грозившим ему арестом французской полицией по подозрению в причастности к делу об убийстве Рейсса. В Советском Союзе Эфрон проживал под фамилией Андреев на содержании органов НКВД, но фактически на секретной работе не использовался. По работе с органами НКВД Эфрон характеризовался положительно и был связан во Франции с б. сотрудниками Иностранного отдела НКВД Журавлевым и Глинским».

И какой из всего этого можно сделать вывод? Пожалуй, только один: бывший активный белогвардеец Эфрон вполне подходил в жертву безжалостному Молоху Террора. И был ликвидирован как «отработанный материал». Такого было не жалко.

Ничего этого Цветаева не знала. Хотя, конечно, догадывалась. Но чисто по-женски, каким-то внутренним чутьём осознавала накатывавшуюся страшную беду.

В сентябре она запишет: «…Никто не видит – не знает, – что я год уже (приблизительно) ищу глазами – крюк, но его нет… везде электричество. Никаких „люстр“… Я год примеряю смерть»[122].

И всё же она жила надеждами. Надежды как-никак заставляли жить…

* * *

Мы много говорили о жизненном пути Марины Цветаевой и лишь мельком – о пути её творческом. О творчестве поэтессы написаны Эльбрусы научных монографий и Эвересты прочих исследований, в том числе – критических заметок коллег и собратьев по перу. Выглядеть на фоне всех этих глыб глубокой посредственностью мне, откровенно говоря, не хотелось бы, поэтому благополучно обхожу эту натянутую, как нерв, ревностную для цветаеведов тему. Остановлюсь лишь на одном моменте.

Сама Марина Ивановна разделяла всех собратьев по перу на две категории. Себя она причисляла к тем, кто «с историей»: то есть, пройдя тернистый творческий путь, получила при этом определённое развитие. Говоря же о другой своей современнице, Анне Ахматовой, чей поэтический дар был такого же высоченного полёта, Цветаева ничуть не сомневалась, что та классический пример«поэта без истории». Ахматова, считала Марина, это такой пример человека, рождённого с «готовой душой» и с изначально сформированной «формулой жизни». Человека, которого можно увековечить в стихах:

…И мы шарахаемся, и глухое: ох! —
Стотысячное – тебе присягает: Анна
Ахматова! Это имя – огромный вздох,
И вглубь он падает, которая безымянна…

В певучем граде моём купола горят,

И Спаса светлого славит слепец бродячий…
И я дарю тебе свой колокольный град,
– Ахматова! – и сердце своё в придачу.