Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая

– Тут, в Чистополе, люди есть, а там никого. Тут хоть в центре каменные дома, а там – сплошь деревня.

Я напомнила ей, что ведь и в Чистополе ей вместе с сыном придётся жить не в центре и не в каменном доме, а в деревенской избе. Без водопровода. Без электричества. Совсем как в Елабуге.

– Но тут есть люди, – непонятно и раздражённо повторяла она. – А в Елабуге я боюсь.

В эту минуту дверь парткабинета отворилась и в коридор вышла Вера Васильевна Смирнова… Цветаева поднялась навстречу Вере Васильевне резким и быстрым движением. И взглянула ей в лицо с тем же упорством, с каким только что смотрела на дверь. Словно стояла перед ней не просто литературная дама – детская писательница, критик, – а сама судьба.

Вера Васильевна заговорила не без официальной суховатости, и в то же время не без смущения. То и дело мокрым крошечным комочком носового платка отирала со лба пот. Споры, верно, были бурные, да и жара.

– Ваше дело решено благоприятно, – объявила она. – Это было не совсем легко, потому что Тренёв категорически против. Асеев не пришёл, он болен, но прислал письмо за… В конце концов Совет постановил вынести решение простым большинством голосов, а большинство – за, и бумага, адресованная Тверяковой от имени Союза, уже составлена и подписана. В горсовет мы передадим её сами, а вам сейчас следует найти себе комнату. Когда найдёте, – сообщите Тверяковой адрес – и всё.

Затем Вера Васильевна посоветовала искать комнату на улице Бутлерова – там, кажется, ещё остались пустые. Потом сказала:

– Что касается вашей просьбы о месте судомойки в будущей писательской столовой, то заявлений очень много, а место одно. Сделаем всё возможное, чтобы оно было предоставлено вам. Надеюсь – удастся»[126].

Итак, с чьей-то подсказки Цветаева пишет заявление следующего содержания: «Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. М. Цветаева».

Лидия Корнеевна Чуковская одна из немногих возмутилась тогда:«Но неужели никому не будет стыдно: я, скажем, сижу за столом, хлебаю затируху, жую морковные котлеты, а после меня тарелки, ложки, вилки моет не кто-нибудь, а Марина Цветаева? Если Цветаеву можно определить в судомойки, то почему бы Ахматову не в поломойки, а жив был бы Александр Блок – его бы при столовой в истопники».

Искать комнату в Чистополе Марина не стала и вернулась в Елабугу. Возможно, именно тогда она приняла то роковое решение.

* * *

Существует ошибочное мнение, что самоубийцы не хотят жить. И это глубокое заблуждение. Хотят. Но они больше не могут жить. Цветаева не могла. Ни в Париже, ни в Советском Союзе; ни приживалкой, ни судомойкой – нигде и никем. Она любила и могла писать стихи. И хотела оставаться Поэтессой. А ещё безумно любила своего сына. Стихи она уже не писала (для этого требуется вдохновение). А сын…