Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая

Камень в Тарусе поставили. С той же надписью, чисто символический. Сама же Марина выросла над Окой в полный рост. Из бронзы…

* * *

Но мы намного вернёмся назад.

Предсмертное письмо Цветаевой Асееву как бы расставляло точки над «i» в вопросе о будущем её сына. То, ради чего она решилась на собственную погибель. Но, как показали дальнейшие события, это только для неё, матери, судьба сына являлась делом жизни или смерти. Совсем по-другому всё выглядело в глазах тех, на кого Марина Ивановна так уповала.

Вообще личность Николая Асеева в данной истории – знаковая. Карьерист коммунистической закваски, этот чиновник от литературы крови собратьям по перу попортил немало. Он не терпел талантливых, особенно тех, кто ещё имел какое-то «собственное мнение»; последним, с «мнением», пощады от Николая Николаевича не было! Считая себя «близким другом» Маяковского, Асеев особенно не щадил тех, кто покушался на творчество последнего.

К слову, именно он не мог простить Корнею Чуковскому, ставившему поэзию зарубежных писателей намного выше таковой «трибуна революции», не говоря уж о стихах самого Асеева. Чуковскому это вышло боком. В 1938-м «отца Мойдодыра» наградили орденом Трудового Красного Знамени и выделили в Переделкине дачу. Поговаривали, что собирались наградить ещё раз, теперь – орденом Ленина. Но не тут-то было! В дело встрял всё тот же Асеев. Всегда завидовавший Чуковскому, он, вовремя подсуетившись, кое-кому наверху напомнил: негоже, мол, на груди носить орден с изображением Ильича тому, кто когда-то печатался в кадетской газете «Речь». Престижный орден Чуковскому не дали.

Зато сам Асеев до наград и премий был чрезвычайно падок.

«У Николая Николаевича был интерес к вождям, но опасливый, риторический, – вспоминал Борис Слуцкий. – В 1941 году праздновали столетний юбилей Лермонтова. Председателем юбилейного комитета был К.Е. Ворошилов, заместителями – Асеев и О.Ю. Шмидт. Оба они тогда были в фаворе, в случае: Николай Николаевич даже временно исполнял что-то вроде должности первого поэта земли русской – в промежутке между Маяковским и Твардовским…

Перед самой войной был приём писателей у Сталина, и Асеева так ласкали, что, когда Иосиф Виссарионович жестоко обрушился на Авдеенко, виновного в излишнем восторге перед витринами западноукраинских магазинов, которым недавно подали руку помощи, тот взмолился:

– Да заступитесь хоть вы за меня, Николай Николаевич! […]

Когда Асееву не дали Ленинской премии, заголосовали на Комитете, он позвонил мне и долго, открытым текстом ругал всех державцев и милостивцев. Очень ему хотелось премии, и деньги уже были распределены.

Я (Асееву):

– Ведь они не виноваты, Николай Николаевич. Они хотели, чтобы у вас была премия.

– Так в чем же дело?

– А посчитайте: Ермилова вы обложили в поэме, Грибачёва – в статье, о МХАТе написали:

И красное знамя серенькой чайкой
На мхатовском занавесе заменено.

А ведь у МХАТа голоса три в Комитете. Так вот и набираются отрицательные голоса.

Асеев эту непремию, о которой раззвонили во всех газетах, так и не простил – ни Комитету, ни всему человечеству»[131].

Вполне понятно, на кого поставила Цветаева. Но её вины в том никакой. Просила у тех, от кого хоть что-то зависело, кто мог реально помочь. Остальное – дело совести. Их совести…