Марино Фальеро, дож венецианский

Слова, сознаюсь, мне запали в сердце.
Так что нередко в суматохе жизни
Я вспоминал их — некий призрак звука,
Вливавший дрожь в мои больные сны.
Я каялся; но не в моей природе
Идти назад: что быть должно, то будет,
И — не боялся я. И даже больше:
Ты помнишь, — да и все об этом помнят,
В тот день, когда из Рима прибыл я
Уже как дож, туман необычайный,
Невиданный пред "Буцентавром"[63]

встал,Как облачный тот столп, что из Египта
Евреев уводил, и кормчий, сбившись,
Привел корабль не к Рива-делла-Палья,
Как надо было, а к святому Марку,
К той колоннаде, где казнят обычно
Преступников, — и там сошли мы. Вся
Венеция была потрясена
Зловещим этим предзнаменованьем.

Анджолина

Ах, бесполезно вспоминать об этом
Теперь.

Дож

Я все же радуюсь при мысли,
Что это все — веленья Рока: легче
Богам поддаться, а не людям; лучше
Уверовать в судьбу, а в этих смертных,
По большей части жалких, точно прах,
И столь же слабых, видеть лишь орудье
Верховных сил. Ведь сами по себе
Они не годны ни на что; не им
Быть победителями человека,
Кто побеждал для них.

Анджолина

Свои минуты
Последние, отдай иным порывам,
Смягчись и, примиренный даже с ними,
С презренными, на небо возлети.

Дож

Я примирен уверенностью твердой,
Что день придет — и дети их детей,
И этот гордый град в лазури водной,
И все, на чем их власть и блеск держались,
Все станет разореньем и проклятьем,
И новые под свист народов рухнут
Тир, Карфаген, приморский Вавилон.

Анджолина

Так говорить не время; буря страсти
И в смертный миг тебя стремит. Смирись!
Не обольщайся: ты врагам безвреден.

Дож

Я — в вечности уже, гляжу я в вечность,
И так же ясно, как в последний раз
Столь нежное твое лицо я вижу,
Я вижу дни, о коих говорю,
Судьбу вот этих стен, объятых морем,
И всех, кто в стенах!

Страж

(выступая вперед)

Дож венецианский,
Прошу вас: Десять ожидают ваше
Высочество.

Дож