Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры

Драматической кульминацией действия стал танец Никии со змеей. К нему М. Петипа подходил постепенно, как бы исподволь. Будучи выдающимся режиссером пантомимного действия, он включил в первый акт незабываемую пантомиму-речитатив двух соперниц — Никии и Гамзатти, — а второй открыл праздничным дивертисментом. В торжественном шествии его участников выделялись паланкин царя Дугманты и носилки царевны Гамзатти, а за ними следовал огромный бутафорский слон с восседающим на нем Солором. Начинались танцы — медленные и огненные, в которых приняли участие артисты кордебалета и солисты. Центральным же моментом дивертисмента явилось pas de deux, исполненное Гамзатти (М. Н. Горшенкова) и первым классическим танцовщиком труппы Большого театра П. А. Гердтом. За ним следовал веселый ману (танец с кувшином), во время которого девушка с кувшином на голове дразнила двух крошечных девочек, просивших у нее воды. Сложная конструкция из самых разных танцев завершалась общей кодой, в которой, по мнению В. М. Красовской, «как в огромном калейдоскопе, сливались и рассыпались краски дивертисментной сюиты. Такой финал был безошибочно рассчитан на аплодисменты, после которых возникала столь же расчетливо предвиденная пауза»[607].

Неожиданно в нее врывалась музыкальная тема баядерки. Благодаря безошибочно найденному в действии месту простенький жалобный мотив сродни цыганскому, созданный Л. Минкусом, внезапно обретал трагическое звучание. Прерванная праздничным дивертисментом драматическая коллизия вновь выдвигалась на первый план. На сцене появлялась Никия и направлялась к сидевшим на авансцене Дугманте, Гамзатти и Солору. Пройдя половину пути, она останавливалась и, в упор глядя на изменника, сбрасывала покрывало.

Танец баядерки начинался с медленных, плавных движений. Она раскачивалась, словно гибкое дерево, все время глядя на Солора. Постепенно Никия сникала, чтобы в новом порыве страсти повторить всю танцевальную фразу, но теперь уже обращаясь к притихшей праздничной толпе. В какой-то момент Солор отвернулся к Гамзатти, и героиня решила убежать. Но в этот миг ей передали корзину с цветами, будто бы подарок от бывшего возлюбленного. Тональность танца баядерки становилась более мажорной, темп нарастал. Сжимая корзину в руках, она стремительно вращалась в арабеске, пока не останавливалась, умиротворенная действом. Прижимала цветы к груди и тут же отбрасывала их, ужаленная змеей.

Брамин протягивал Никии противоядие, но она отвергала его и оставалась одна в центре сцены, окруженная расступившейся толпой. Прижав руку к сердцу, баядерка выпрямлялась — и падала навзничь. Но даже смерть не могла зачеркнуть победу героини над подлостью, коварством и трусостью предавшего ее возлюбленного.

Следующий акт «Баядерки» стал одним из наивысших достижений М. Петипа-постановщика. Томящемуся от раскаяния Солору являлась среди других теней и тень Никии. Действие словно прекращалось, уступая место чувствам и лирическим обобщениям. Танец сливался с музыкой в единое целое, передавая эмоциональное состояние героев.

Его отображали и декорации, составлявшие контраст с предыдущим актом. В отличие от первоначальных — ярких, с буйной растительностью и пышной архитектурой, — они были намеренно однообразными. На фоне тусклого неба громоздились скалы, создавая мрачную, гнетущую атмосферу. Высоко над сценой, словно возникнув из воздуха, появлялись одна за другой тридцать две танцовщицы-тени, одетые в традиционные белые пачки, с прозрачными белыми шарфами, спускающимися с головы и прикрепленными к запястьям. В многократно повторяющемся арабеске длилось мерное шествие теней, постепенно заполнявших сцену. У зрителей создавалось впечатление, что это облака, клубящиеся у горных вершин.

Звучала просветленно-печальная тема, контрастирующая с трагическим финалом предыдущего акта. И на фоне умиротворяющего напева начинался танец солисток, состоящий из трех вариаций. Перемежаясь с ними, виртуозный танец балерины казался тревожной и страстной, печальной и нежной зримой музыкой. Тень Никии, лишенная даже самой малой «реальности», олицетворяла переживания Солора, вызванные укорами совести и тоской об утраченной любви. Лицо танцовщицы оставалось бесстрастным, малейшие оттенки чувств передавало тело. Этот танец, чередующий прямые, четкие линии с округлыми вращениями и стремительным полетом, венчал и утверждал весь замысел хореографа. Именно тень Никии вставала между Солором и его невестой, внося трагические ноты в роскошное свадебное празднество.