Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

У меня есть просто желание послать тебе добрые чувства. Пришла такая минута. Я ее не звал (м.б., это мой грех), она сама пришла. Хочу еще сказать, что в этом тяжелом, что было и есть между нами, огромная доля недоразумения. Ошибки может делать каждый, и все мы их делаем, но одно я знаю наверно: никогда никакого зла я тебе не делал (хотя ты, наверно, думаешь, что делал). Это дает мне большую свободу действий и сейчас, повинуясь внутреннему порыву, с совершенно открытым к тебе сердцем я просто хочу пожелать тебе всего, всего доброго – здоровья, хорошего душевного состояния и покоя. Вчера я был в Сергиевом Подворье (день св. Сергия). Владыка Кассиан в слове с амвона привел из ап. Павла: «Праведность, мир и радость в Св. Духе» – это и есть самое главное, а все остальное: раздоры, «вражда», Иван Иваныч и Иван Никифорович, – это все пустяки. Мне ничего от тебя не нужно. Мысленно я обнимаю тебя, Вере прошу передать привет, Зурова очень жалею. Дай Бог Вере сил. Борис [ГРИН (III). С. 180–181].

Что касается Бунина, то, с одной стороны, он сам «подставился», не решаясь однозначно и публично заявить об отказе от возвращения в СССР, с другой – стал жертвой случайного стечения обстоятельств и, несомненно, интриги, затеянной из сугубо политических побуждений, а не со зла, близким другом. Естественно, будучи человеком самолюбивым, очень обидчивым, и не видя в своем поведении ничего, что порочило бы эмигрантский морально-этический кодекс, Бунин очень болезненно воспринимал нападки в свой адрес. Он реагировал слишком импульсивно, порой искажал факты и, со своей стороны, только подливал масло в огонь конфликта.

Марк Аданов, несмотря на свою личную антисоветскую непримиримость, никогда, однако, не доходившую до оголтелости, твердо держал сторону старого друга. Впрочем, в отличие от полного разрыва с Марьей Самойловной, с Зайцевыми он отношений не прекращал429. В дневнике Веры Зайцевой имеется, например, такая запись от 9 апреля 1949 года, когда они были в Ницце:

После пошли к Алданову. Они пригласили обедать. Очень ласковы. Как будто ничего не случилось.

Однако 11 апреля, записывая свое посещение испанского балета Greco, где были и Алдановы, она говорит о них – людях ей некогда столь душевно близких и милых:

Скучные люди [В-Ж-Б. С. 194].

Тем не менее, судя по тем же дневниковым записям Веры Буниной [В-Ж-Б], все последующие годы они продолжали встречаться, а после кончины Алданова, Татьяна Марковна навещала полупарализованную Веру Александровну. Вошел Алданов и в Парижский комитет по празднованию 50-я писательской деятельности Б.К. Зайцева в 1950 году. Этот год был юбилейным и для Бунина. В организационных мероприятиях по случаю его 80-летия, которые проходили в Нью-Йорке, Алданов играл роль «первой скрипки». Юбилейный «бунинский вечер» состоялся с запозданием – в начале апреля 1951 г. Интересно, что Бунин надеялся на участие в нем Набокова. 9 февраля 1951 года он пишет Алданову:

Я буду очень благодарен В.В. Набокову-Сирину, если он прочтет что-нибудь мое на этом вечере. Передайте ему, пожалуйста, мой сердечный поклон [ЗВЕЕРС (IV). С. 101].

Увы, жестокосердный Набоков не снизошел «до самой нашей немощи» и отклонил тогда просьбу старого писателя.

Из американских друзей сторону Бунина твердо держали главный редактор газеты «Новое русское слово» Марк Вейнбаум и его заместитель, друг Бунина с эпохи его «нобелианы» Андрей Седых (Я. Цвибак) – оба, кстати сказать, стойкие, убежденные антисоветчики. В целом их позиция была примиренческая, хотя по общему направлению «Новое русское слово» выступало на основе значительно более либеральных установок, чем правоконсервативная (особенно в первые годы своего существования) парижская «Русская мысль».