Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Ибо в области социально-политической вера в особые пути России почти всегда соприкасалась с явлениями чрезвычайно нежелательными и опасными [АЛДАНОВ (ХVIII)].

В книге «Грасский дневник» Галина Кузнецова рассказывает о разговоре между Буниным, Алдановым и Фондаминским, состоявшемся в июле 1930 года, в котором последний выказывал евразийские настроения, а Алданов оппонировал ему с позиции непреклонного европеиста:

А больше всего я против того, что Илья Исидорович <…> напирает на то, что вот, мол, есть Запад и есть Азия, т.е. Россия. На Западе все было по иному, по светлому, а у нас было рабство, дикость. Поэтому народу собственно и потребно такое правительство, какое сейчас он имеет, т.е. большевистское. Он собственно говорит то, что говорят о нас иностранцы <…>, например: «Для такого рабского народа – так и надо». А между тем на Западе было то же самое. Разве какой-нибудь Людовик не считал себя Богом? «Раб твой», подписываемое <русскими> на челобитных, является простой формулой вежливости. Я не согласен с тем сусанинским пафосом, который вы придаете всему этому…

<…>

Нет, нет, самое ужасное, что вы роете этот ров между Западом и нами – «Азией». Все шло таким быстрым темпом последние несколько десятилетий, что удержись мы после войны – мы бы догнали Европу. Мы не Азия, а только запоздавшая Европа [КУЗНЕЦОВА Г.Н. С. 154–155].

Здесь же еще раз подчеркнем резкое различие в видение будущего России у Алданова и Горького. Как «западник»-либерал Алданов считал необходимым и вполне возможным интенсивное развитие России до уровня ведущих западных держав без применения тоталитарных форм насилия, наподобие «экономического рывка», совершенного южно-азиатскими странами в последней трети ХХ в. Горький же, как «западник»-радикал, призывал к насильственному освобождению России от «азиатчины», что, с огромными жертвами, и было реализовано в сталинской программе индустриализации страны.

Не признавал Алданов также «модное» и по сей день в либеральной историософии представление о якобы культурно-исторической «равноценности» всех мировых культур. Он писал:

Я видел в Северной Америке деревушку, которая была центром «цивилизации», распространявшейся на очень большую территорию с очень большим населением. Видел я также некоторые столицы восточноазиатских и североафриканских стран и, признаюсь, мне очень трудно понять ту, выдуманную в профессорских кабинетах, теорию, которая с некоторого птичьего полета приравнивает эти «мировые центры» к Парижу и древним Афинам [АЛДАНОВ (ХVIII)].

«Ульмская ночь» также может рассматриваться как комментарий к идейным концепциям художественных произведений писателя.

Уже в первом художественном произведении Алданова – повести «Святая Елена – маленький остров» – образ Наполеона-политика, по справедливому утверждению Николаса Ли, «содержал <…> фаталистическую философию случая и отрицание революции», характерные и для «Ульмской ночи». Также Ли писал, что базовый для философии Алданова принцип «Красоты – Добра» сформулирован в романе «Живи, как хочешь», как и основы «Диалога о русских идеях», а аксиоматика Декарта в изложении химика Брауна из «Ключа» позже вошла в «Диалог об аксиомах» в «<Ульмской> Ночи». Следует отметить и то, что иллюстрируя философские идеи фрагментами собственных романов (например, сценой в конвенте из «Девятого термидора»), Алданов, тем самым, образовывал единый творческий метатекст – здесь и ниже [МАРТЫНОВ А.].

Судя по всему, Алданов не рассчитывал на возможность издать книгу на русском языке и готовил франкоязычную версию. 8 октября, приехав на время в США, он писал переводчику Петру Перцову, а 7 ноября 1947 года издателю Оресту Зелюку: