Марк Антоний

По результатам этого обсуждения мы по-новому разделили нашу собственность. Так я стал официальным хозяином Востока, не в силу обстоятельств, как ранее, но в силу полномочий, Октавиану же достались земли к западу от Рима. Что касается Лепида, чтобы сохранить видимость его участия в этой системе, мы дали ему эту скучную, жаркую, болезненную Африку.

В любом случае, все кончилось благополучно.

Напоследок Октавиан сказал:

— Этот успех нужно обязательно как-нибудь закрепить.

— Да, — ответил я рассеянно. — Тоже так считаю.

Затем я отправился в Рим, чтобы увидеть своих детей, Фульвии же отправил послание о том, что ей пора возвращаться домой. Все вышло так легко, но все-таки я ощущал нечто дурное, сложно даже объяснить, что именно. Какое-то тяжелое, печальное ощущение, впрочем, возможно, оно было связано с погодой.

По прибытии в Рим, мы с Октавианом тут же отправились к Октавии.

У Октавии дома всем нам сначала было неловко. Она встретила нас вся в черном, не так давно скончался ее муж, и я заметил, что под платьем ее уже начинал оформляться живот — она была беременна. Вокруг нее скакали требовательные дети, в том числе и мои, а рядом с ней стояла совсем еще молодая девушка, которую я вовсе не знал.

— Познакомьтесь, — сказал Октавиан. — Это Ливия Друзилла, жена Тиберия Клавдия Нерона.

— А, — сказал я. — Ну, очень приятно.

Ливия склонила голову, уголки ее губ тронула едва заметная улыбка. Потом эта девка выскочила замуж за Октавиана, причем все получилось очень некрасиво по отношению к ее мужу.

— Меня ты, наверное, знаешь.

— Безусловно, — ответила Ливия. У нее было красивое, но странно не запоминающееся лицо. Сейчас я могу восстановить лишь ощущение этой красоты, без какого-то конкретного образа. Помню только, что у нее была очень строгая прическа, просто ниточка к ниточке. Лаком для волос, кстати говоря, от нее и пахло, весьма сильно и химически.

— Разумеется, триумвир Антоний, — сказала она, чуть склонив голову.

Да, лицо не запоминающееся, хотя и крайне симпатичное — странно. Октавия же была совсем другой. Светленькая, нежная, очень женственная: округлые плечики, милые щечки и ямочки на них, когда она улыбалась. И удивительные, изумительные, очень яркие серые глаза с желтыми пятнышками на радужке. Так солнце бликует на воде, и это чудесно.

Еще у нее были очень розовые губы. Естественно, я сразу же представил, как они обхватывают мой член. Впрочем, женщины вроде Октавии такими вещами не занимаются. Во всяком случае, по собственному почину.

Прокашлявшись, я сказал:

— Октавия, благодарю тебя за то, что дала приют моим детям. Я перед тобой в неоплатном долгу.

— Они чудесные малыши, Антоний.

Октавия улыбнулась мне и тоже покорно склонила голову. Ну просто две овечки, она и Ливия, образцово-показательные.

— Прошу тебя, Антоний, окажи мне честь и отобедай в моем доме со мной и братом.

— Ливия, — вдруг сказал Октавиан. — А ты останешься?

Она покраснела и ответила:

— Это будет для меня честью.

Вот еще что помню про нее — она показалась мне очень похожей на Фульвию. Не знаю, почему. Не внешне. Да и поведение их было абсолютно противоположным. Что-то другое роднило их, я и сейчас не понимаю, что именно.

Ливия осталась. Мы отобедали вместе за столом, а я уже и отвык от того, что женщины отказываются возлежать вместе с мужчинами. Впрочем, Октавиан был самых строгих правил, ты знаешь.

Разговор шел ни о чем, мне стало бы скучно, если бы я не любовался на Октавию. Ее красота и скромность были известны всему Риму и, конечно, я не мог претендовать на столь честную и добродетельную женщину.

Октавиан делал вид, будто не замечает этих моих взглядов. Вокруг нас все носились эти неугомонные дети. Антилл бегал за Юлом и все звал его, и они играли в какую-то непонятную мне игру. Какая прекрасная братская любовь, подумал я и вспомнил о тебе. Мне стало печально. Тут-то Ливия и спросила меня:

— Антоний, а как твоя жена, Фульвия?

— О, — сказал я. — С этой чего станется-то?

— Я слышала, она больна.

— Действительно, она показалась мне слабой. А что?

Ливия сказала:

— Должно быть, так наказывают ее боги за непокорность мужу.

— Ну не знаю, до этого момента богов все устраивало.

— У богов свои сроки.

Я заметил, что Октавиан, как и я, не сводит глаз с женщины, сидящей за этим столом. Правда, интересовала его не милая сестрица, а Ливия. Я с интересом наблюдал за его реакцией: темный, ищущий взгляд, не знает, куда деть руки, дышит быстро. Оказывается, и ему не чуждо что-то человеческое.

После обеда мы с Октавианом пошли поиграть в кости в саду.

— Вижу, как ты смотришь на мою сестру, — сказал он.

— Прости меня, — сказал я. — Она столь прекрасна, что от нее сложно отвести взгляд.

Октавиан помолчал. Я подумал, что он злится. Да я ведь и несерьезно все это про Октавию, так, игра с самим собой. И тут Октавиан сказал:

— А ведь она могла бы стать твоей.

— Чего?

— Это был бы прекрасный способ скрепить наш союз. Октавия — добродетельная, нежная и красивая женщина.

— Она вдова в трауре, к тому же — беременна от другого.

Октавиан сказал: