Марк Антоний

— Я осталась одна и боялась, что меня выдадут замуж за того, кто мне не понравится. А тут появился ты, красивый, добрый и смешной. И я постаралась полюбить тебя всем своим сердцем.

То есть, такая любовь из страха. Видишь, вот, разницу? Сколько усилий затратила моя детка, чтобы влюбиться в меня, и как легко накрутила себя Октавия.

В любом случае, мы сыграли свадьбу, красивую, пышную свадьбу, на которой гулял весь Рим. Я люблю хорошие праздники.

В первую ночь я был с Октавией осторожен, она казалась мне очень-очень хрупкой, из-за ребенка и в целом, просто как человек: такое беззащитное существо.

А я растоптал уже одно такое когда-то, и жил после этого дальше. Снова мне вспомнилась Фадия и даже приснилась. Правда, она ничего не говорила. Думаю, за эти годы я забыл ее голос. Ясно он мне вспоминается только сейчас, на пороге смерти. А тогда Фадия была туманным видением, которое исчезало и появлялось, мерцало во тьме.

И вот, Октавия заснула, а я думал, не причиню ли я ей боль.

А на рассвете, прежде, чем она проснулась, я пошел на могилу к Фульвии. Я похоронил ее в хорошем месте, справа от Аппиевой дороги, так что путник мог, проезжая, увидеть ее имя.

И вот могильный камень, а на нем надпись: мы встречаемся, мы прощаемся.

Я ей горжусь, той надписью. В ней самая суть жизни, ее сок.

Мы встречаемся, мы прощаемся, так и есть.

— Здравствуй, милая, — сказал я. — И как ты здесь? Злишься на меня? Ты всегда злишься. Еще бы. Я тебя знаю, если б я не женился, ты бы злилась тоже.

Вдруг пошел дождь.

— О, — сказал я. — Это ты, да, подговариваешь богов? Уверен, что это ты. Значит злишься, и я прав.

Дождь лил все сильнее, капли били меня по носу, по макушке, по рукам. Вода смыла с надгробного камня пыль и грязь.

— А помнишь, мы с тобой говорили о том, что ты не хочешь меня пережить? Это ты помнишь? Так и случилось, ты меня не пережила. И чего ты теперь злишься, Фульвия?

Я засмеялся, раскинул руки и крикнул:

— Ну чего ты злишься?

Дождь лил мне в лицо, я чихнул раз, другой, а потом снова обратился к Фульвии.

— И я тебя люблю. Хотя ты меня так, дура, подставила. Я так злюсь на тебя, но люблю. И Октавия мне тебя не заменит. Она вообще другая. И Клеопатра не заменила мне тебя тоже. И она другая. Просто вот что я за человек, в конце-то концов. Но однажды ты полюбила меня именно таким.

Я прикоснулся к памятнику. Он был холодным, скользким.

— Но мы встретимся. Однажды я встречусь со всеми моими женщинами, и ты устроишь с ними крутую драку. Биться ты мастерица!

И вдруг небо просветлело, солнце выскользнуло из-под облаков и осветило все ярким утренним светом. Я счел это хорошим знаком и отправился домой к своей новобрачной.

Она встретила меня с волнением.

— Антоний, ты весь мокрый! Ты ведь заболеешь!

— Да нет, — сказал я. — Я никогда не болею. Это твой брат от любого сквозняка начинает покидать сей мир стремительно, а я…

Но я не успел договорить, Октавия сняла с меня промокшую насквозь тогу, а потом и тунику.

— Иди сюда, — сказала она. — К огню.

— У меня есть идея получше, — сказал я, привлекая Октавию к себе. Потом я долго целовал ей руки, а она грела меня, и было так хорошо.

— Никто еще, — сказала она. — Так не целовал мои руки.

— Глупости какие, у тебя прекрасные, чудесные руки. Не верю тебе.

Вдруг, повинуясь неожиданному и сильному желанию, пришедшему после любви с ней, я сказал:

— Октавия, у меня есть к тебе одна просьба, просьба этв покажется тебе странной, но постарайся ее выполнить.

— Я сделаю ради тебя, что угодно.

— Да, — сказал я задумчиво. — Это-то и плохо. Вот с этим-то и будут проблемы.

Она посмотрела на меня непонимающе. О, эти глаза, светлые, нежные, прекрасные с пятнышками на радужке, смешными и странными.

Я сказал:

— Не люби меня, Октавия, за то, что я так люблю тебя. Со мной всегда все случается вот так. Я сильно люблю, очень, и меня хочется полюбить в ответ. Но потом я сделаю тебе больно. Я всем всегда делаю больно, хотя не хочу.

Она улыбнулась.

— Не верю тебе. Ты не такой.

— Такой-такой. Никто мне не верит, а я такой и впрямь. И ничего с этим я поделать не могу.

Мы помолчали. Я сказал:

— А ты трогательная, нежная, милая и добрая. Я так не хочу делать тебе больно.

— Так сделай меня счастливой, — сказала она. — Это несложно. Для счастья мне нужно только, чтобы ты был со мной, и только сейчас. Забудь о будущем, оно нам неведомо.

Я снова поцеловал ее красивые, тонкие пальчики.

— А прошлое? Ты ведь что-то обо мне знаешь, я уверен.

— Я знаю, что ты непростой человек. Необычный. Но разве не такого хотела бы я себе в мужья?

И я замолчал, не зная, как еще ей объяснить, да и не желая этого. Сердце было будто сумасшедшее. Ее любовь лежала прямо передо мной, и я мог взять ее. И хотел ее взять. Я никогда не отказываюсь от любви, от доброты и внимания.

Но взяв эту любовь, и отплатив за нее любовью, я обрекал Октавию на мучения.

Так я ей и сказал. А она ответила:

— Я люблю немножко помучиться.

— Зачем?

Она пожала плечами.