Марк Антоний

О, золоторогие быки, цари и царицы, клявшиеся в верности и кланявшиеся нам в ноги, рубин, полный звезд, трагедии и комедии, большие и маленькие. О Самос, чья сладость была обусловлена близостью большой крови. О Самос, каждый на этом острове чувствовал разрушительную силу, таившуюся в мире.

А источники Самоса? Чистые, холодные воды, на вкус, будто парфянский сахар. Сладкое-сладкое все: сладкие речи, сладкие ночи, даже звезды, даже солнце похоже на засахаренный мед.

А я — посмешище, как ты думаешь, Луций? Я такой забавный, и ничего серьезного во мне нет.

Что касается Октавиана, я знал, что он и мое отсутствие обернет мне во вред. И вот моя попытка развлечься хорошенько перед тем, как мир погрузится в хаос, была воспринята, как и стоило ожидать.

— Пока мир содрогается и гибнет, он смеет возлежать с царицей Египта в присутствии жалких рабов-актеришек.

И все такое прочее.

А эти рабы актеришки были мне очень милы. Многие из них и сейчас с нами, продемонстрировали они верность куда большую, чем иные бывалые воины.

Да и вообще, я слишком полагался на свою удачу. Я знал, что боги, как всегда, на моей стороне. Они хранили меня в Парфии и сохранят везде. Где бы я ни оказался, на небе, которое одно на всех, у меня есть надежные защитники.

Откуда тогда взялась эта тоска, рвущая сердце?

Помню, как-то мы с моей деткой поговорили начистоту. Теплый ветер дул в окно и шевелил тяжелые шторы. Мы лежали на постели, и каждый делал вид, что спит. У меня в голове еще гудели голоса актеров. Ставили "Медею", и мне вспоминалась Киферида, умевшая пускать кровь из носа.

Вдруг моя детка сказала:

— Я знаю, Антоний, что ты не спишь.

— О, — сказал я. — Хорошо.

Она сказала:

— Как ты считаешь, каковы наши шансы?

— Весьма велики. Я прекрасный полководец, а Октавиан — щенуля, каким и был.

— Он разбил Секста Помпея.

Я пожал плечами.

— А я разобрался с ним еще быстрее. Секст Помпей стал жалким подобием себя самого.

И вдруг меня дернуло от незаданного вопроса: а ты?

— Да, — сказала она. — Ты талантливый военачальник, а Египет — богатая страна, чья сила на твоей стороне.

— Да, — повторил я. — Все именно так.

Мы замолчали. Теплый ветер стал сильнее.

Через какое-то время, время печали, моя детка сказала:

— Но шансы не абсолютны.

— Нет, — сказал я. — Шансы не абсолютны. Ничто не абсолютно, ты сама это говоришь.

— Так стань моим мужем, Антоний.

Я не поверил своим ушам.

— Что?

— Я не настаиваю, но прошу.

Вечно кто-нибудь старается меня на себе женить, забавно получается, правда?

— Зачем это?

— Потому, что я люблю тебя, а ты любишь меня. И потому, что шансы не абсолютны. Если умереть, то твоей женой.

Она нахмурилась.

— Должно быть, это кажется тебе нелепым.

— Совсем чуть-чуть, — засмеялся я.

— И, должно быть, ты думаешь, что я глупа и сентиментальна. Я и сама так думаю. Не ожидала, что меня будут волновать такие мелочи.

Я сказал:

— Это что-то религиозное? Ты хочешь, чтобы мы…

Попали в одно и то же место после счастливого (или нет) окончания жизни. Я не закончил. Сама мысль показалась мне дикой.

— Нет, — ответила моя детка. — Здесь что-то другое. Не проси, я не могу объяснить. Только знай, что моя любовь такова, что я хочу тебя в мужья.

— Хочешь? — спросил я, улыбнувшись, как мальчишка. Притянув мою детку к себе, я поцеловал ее в уголок губ.

— Как только мы уедем отсюда.

— Как только мы уедем, — сказала она. — Кстати, как ты думаешь, куда деваются звезды из рубина ночью?

— Это вопрос с подвохом.

— Не бывает вопросов без подвоха. Ни одного такого не слышала и не задавала.

Я сказал:

— Наверное, они исчезают. Или их просто нельзя увидеть.

Я как-то понял, что это о смерти.

В любом случае, когда наш кутеж на Самосе был окончен, я послал к Октавии послание, в котором велел ей уйти из моего дома, поскольку я даю ей развод.

Как ужасно, как святотатственно я поступил с ней, правда?

Вот как, примерно, выглядело мое послание, отправленное с доверенными людьми, которые должны были проследить, что Октавия уйдет.

"Здравствуй, Октавия!

Прости, что все так, но однажды я сам предупредил тебя. И это сбылось, потому что я знаю себя куда лучше, чем ты меня знаешь.

Тебе не стоило верить мне, напротив, я заслужил твоего презрения, и ты можешь ненавидеть меня до самого конца жизни. Я отношусь к тебе с благодарностью и приязнью, однако я люблю другую женщину, а к тебе во мне любви нет.

Ты родила мне чудесных дочерей, ты воспитывала Юла и показала себя как достойная жена и прекрасная мать. Но этого всегда мало для меня. Я такой человек, что не могу оценить твоих даров в полной мере. О, моя бедная Октавия, покинь мой дом и возвратись к себе, знай, что я не держу на тебя никакого зла, однако ради блага твоей и своей души вынужден расстаться с тобой, чтобы не плодить больше ложь.

Я даю тебе развод. Найди мужчину, которого полюбишь сильнее меня, и будь с ним.

Отныне я не муж тебе.

Марк Антоний."

Вот так-то.

Разве не грустно это все звучит? Разве не предательски?

Впрочем, моя вина перед Октавией безмерна. Как жаль, что все сложилось у нас именно так.