Марк Антоний

— Вы придурки, — сказал я. — Вам еще управлять государством. Хватит херней страдать! Все играют они! Не наигрались!

— Ну пап, — сказал Антилл. — Тут просто важно, мы поспорили.

— Да, — сказал Цезарион. — Девятьсот девяносто девять игр в одном. Мы поспорили, что по разу поиграем в каждую, и будем вести счет.

— На что поспорили, на деньги?

— Нет, — сказал Антилл. — На то, кто позовет на свидание одну девчонку.

— Так эти дела не решаются, — сказал я. — И вообще, дайте посмотреть.

Я вырвал у Цезариона игру, глянул на экран. Надпись гласила: помогите маме Ромула и Рема сделать для сыновей завтрак. Волчица на экране скакала туда-сюда и ловила яйца, нужно было направлять ее движения с помощью левой и правой кнопки.

— Не очень увлекательно, — сказал я.

— Да, — ответил Цезарион. — Полностью с тобой согласен. Тем более, что все игры повторяются. Я бы сказал, что их десять или, может, пятнадцать.

— Но их девятьсот девяносто девять.

— Я бы сказал, что это надувательство.

— Зануда, — сказал Антилл. — Папа тебе совсем не нравится?

Но я уже увлекся игрушкой, поэтому не ответил. Так и ловил завтрак для Ромула и Рема, не смотря себе под ноги, и даже чуть не грохнулся в сине-зеленое, бурное море.

— Ладно, — сказал я. — Понимаю вас, ребята, но такими темпами свидания не будет ни у кого. А что за девушка?

— Ну, — сказал Антилл. — Это неважно.

Я потрепал его по волосам.

— Растет малыш.

— Я не малыш.

— Вот именно, это все потому, что ты растешь.

— Я уже вырос.

Цезарион сказал:

— Эта девушка — дочь одной важной женщины из маминой свиты. Мы не можем тебе сказать без риска, что все дойдет до мамы или, того хуже, до ее мамы.

— Она египтянка или гречанка?

— И то и другое, — сказал Антилл.

— Так не бывает, — ответил ему Цезарион. — Скорее уж не то и не другое.

— Что значит не то и не другое? — спросил Антилл. — Если единицу прибавить к единице…

— Получится двойка, то есть совсем другая цифра.

Я сказал:

— Пацаны, "Антониада".

Развернув их обоих к кораблю, я дернул ребят за уши, заставив запрокинуть головы.

— Смотрите, какой пиздатый огромный корабль, — сказал я. — Когда-нибудь он достанется вам, и совершит для вас немало чудесного в походах. Отличный корабль, вам стоит гордиться им!

— Нам?

— Вам. Это наследие союза Рима и Египта, свидетельство его мощи. Вы оба, и, в особенности, ты, Цезарион — представляете собой плоды этого союза.

— Пап, — сказал Антилл. — Моя мама была римлянкой.

— Я знаю, но ты многое знаешь о Египте, впитал его культуру и все такое.

Цезарион показал Антиллу язык, и Антилл, мрачный, протянул:

— Ну, хороший корабль.

Мы поднялись на него, и я долго объяснял ребятам, зачем нужно то или это, как управляют кораблем, как ведут морской бой. Одним из величайших достижений в моей жизни я считаю то, что ребятки не заскучали. Наоборот, глаза их загорелись, засветились. Да, подумал я, однажды вы сами научите своих детей тому, что представляет из себя корабль, и зачем он нужен в бою.

А потом ваши дети научат своих детей. Ну и так далее, и тому подобное. Жизнь продолжается.

Я изрядно утомился, тем более, что день был жаркий, и мы сели пообедать прямо на носу корабля. Сидели, помню, свесив ноги вниз и глядя в сине-зеленое море. Я раздал мальчишкам сэндвичи с виноградным джемом, и они радостно в них вгрызлись.

Все перемазались, и я перемазался.

— А где эта ваша девчонка? — спросил я. — В Александрии, или ее сюда привезли в свите Клеопатры?

— В Александрии, — вздохнул Атилл. — Мы же туда вернемся, да?

— Ну, разумеется, — сказал я. — По-другому и быть не может. Вернемся, я вам обещаю. И кто-нибудь из вас ее пригласит.

— Да, — сказал Цезарион. — В том-то и проблема. Это разрушит нашу дружбу.

— Ну, — сказал я. — Однажды я сильно поссорился с другом из-за девушки.

— Из-за мамы? — спросил Антилл.

— Да, из-за мамы с папой Клодия и Клодии. Весьма печально закончилось. Никому не советую.

Я перемазал все пальцы и облизывал их, глядя на солнце. Тут по нему мазнули две черные тени.

— О, — сказал я, моргнув. — Это ласточки! Этих ребят я уже видел! Они тут свили гнездо, видите, над нами, на рее. Я развернулся, ступил на палубу и указал туда, где точно помнил гнездо. Оно было там и сейчас — вот эта их странная постройка. Ласточкины гнезда не похожи ни на чьи другие. Они одновременно отвратительны и прекрасны. Я слышал, что ласточки склеивают грязь собственной слюной, и получается нечто, похожее на улей.

— Вот, — сказал я. — Видите, там!

Антилл и Цезарион смотрели внимательно, но все никак не могли углядеть гнездо. Я сказал:

— Да вот же оно! И там птенчики! Слышите, они пищат!

— Немножко слышу.

— Голодные, значит, — сказал я. — О, слыхали эту мудрость родителя, да? Забудьте!

— Да, — сказал Цезарион. — Звучит банально. Я, кажется, вижу птенца.

— Да, они выглядывают. Им тут хорошо, удобно. Вообще эти ребята нам на счастье. Еще сэндвичей хотите? Ирада много сделала.

— Ага, — ответил Антилл. И мы освободили из заключения в полиэтиленовой пленке еще по одному сэндвичу с джемом.

Вдруг на родителей-ласточек, спешивших к деткам, налетели злостные конкуренты.

— Ого! — сказал Антилл.