Марк Антоний

О, думал я, по сравнению со мной, он мальчишка, разве сложно мне раздавить его? По-моему, не нужно и стараться. Все в нем казалось мне глупым. А, в конечном итоге, самое чувствительное поражение мое связано именно с его именем.

Люди навсегда запомнят мальчишку Агриппу, который победил великолепного Марка Антония.

Считаю ли я себя стариком? Ну, мне пятьдесят три. Я этого не чувствую, наоборот, какой же это возраст? Старик из комедии "Хвастливый вояка" говорил, что ему всего-то пятьдесят четыре, и это не возраст. Но в самой-то комедии персонажи считали его стариком.

Публий любил повторять, вслед за своим дедом, что человек становится старым, когда ему перестает быть скучно в тепидарии, и он рад погреться в теплой комнате вместо того, чтобы, подобно молодежи, сразу окунаться в воду.

Согласно этому признаку, я еще не вполне утерял свою юношеский пыл, в тепидариях мне скучно и муторно, я стремлюсь скорее в воду.

И все-таки Агриппа младше меня на двадцать лет, он мальчик, у него нет моего опыта. Проиграть ему стыдно. Я признаю: Акций — мое поражение, тут нельзя сказать иначе. Однако же, когда речь заходит о нем перед нашими гостями, я всегда выставляю дело так, будто и собирался только лишь улизнуть от противника и выиграть время.

Разве это хотя бы отчасти не правда? Не сбеги тогда моя детка, кто знает, может, война закончилась бы намного раньше, и я не располагал бы роскошью убить себя в любое удобное мне время.

Так или иначе, все в этом мире случается правильно и в правильное время. Мое великое поражение — тоже. Не стоит с этим спорить.

В любом случае, я находился в крайне невыгодном положении, стараниями щенка Агриппы, я оказался без продовольствия — он установил блокаду на море.

Хитрости мне не занимать, это уж точно. Я был лишен естественных источников пресной воды, у Октавиана же ее было вдоволь, однако удачно возведенные запруды помогли мне отобрать у Октавиана это преимущество. Людей у меня на кораблях не хватало, однако я для вида вооружал гребцов, чтобы флот мой выглядел внушительнее, и так мне тоже удавалось обвести Октавиана вокруг пальца. Однако, все это временные решения, они ничего не стоят без качественной стратегии. А я, как уже говорил тебе, не стратег. Впрочем, ты знаешь и сам. Вся моя жизнь говорит о том, что я не стратег.

Саму битву я помню плохо. Во-первых, я никогда не был силен в боях на море, что бы ни заливал своим мальчишкам, во-вторых, я уже ощущал, как земля сыпется у меня под ногами, и одна неудача порождала другую.

Помню, как жег корабли. Причем, помню хорошо — запах горящей древесины и горячей воды.

Народу у меня, как я упомянул, не хватало. У Октавиана же людей было в избытке, и я опасался, что он захватит мои корабли и использует их против меня. Вполне разумное решение, не правда ли? Во всяком случае, врагу не достанется то, что не могу использовать я. Уж Октавиан бы нашел моим кораблям применение, поэтому лишние, те, для которых не доставало людей, следовало уничтожить, оставив лишь самые лучшие посудины.

Вот так. Все правильно. Но мне почему-то было грустно. Я наблюдал за горящими кораблями, словно бы видя собственное поражение еще до того, как оно со мной случилось. О, это зарево, о, как взвивался огонь к небу, как легко поглотил он корабли, рыжий, злой огонь. Я подумал о Фульвии.

О, любимая, подумал я, не злись, огонек, дай мне удачи.

Но моей мертвой Фульвии было за что обидеться на меня, так что удачи — как ни бывало.

Да и не только я один чувствовал, что дело плохо. Воины жаловались на то, что морской бой им знаком плохо, что они, дескать, не знают, как действовать. Один ветеран как-то остановил меня и спросил, неужто я, мол, больше не верю мечу и полагаюсь на бревна и доски, а тем более — на коварные волны. И попросил дать им земли, на которой нужно биться, ибо там твердо стоят они на ногах. Я даже не знал, что ему ответить.

Как объяснить простому солдату, что мы нуждаемся в прорыве блокады, в том, чтобы получить преимущество на море, а не то начнем умирать от недостатка воды и пищи? Бедные мои ребята. Многие из них утонули просто потому, что они не умели плавать.

Ничего глупее, чем устраивать битву на море, невозможно было и придумать. Но и ничего кроме мне не оставалось.

А корабли горели. Как же красиво. Будто наложенный на небо искусственный закат.

Нет, прежде Акция, знаешь, что еще было весело?

Хитрюга Октавиан знал мои маршруты, один из которых пролегал по узкой дорожке к берегу. Однажды он решил, так сказать, отделаться малой кровью и отправил своих воинов захватить меня. Впереди шел Лелий, мой старый знакомый и верный воин, и солдаты Октавиана, выскочив из засады, схватили его, видимо, перепутав нас. А я, помню, тогда пустился бежать. И как я бежал — сердце билось, словно у мальчишки, и небо надо мной плыло быстро и сверкало яростно, я боялся, но я и радовался тому, что еще умею так вот удивляться, так переживать, так бежать. И почувствовал, что мне двенадцать лет, не больше.