Марк Антоний

Знаешь, что самое смешное, Луций, и одновременно со мной так бывает чуть ли не всегда. Я так и не понял, куда мы шли. Я пытался спросить у Куриона, но он был слишком взвинчен. Я пытался спросить у Клодия Пульхра, но его уже утянули дальше, он продвигался вперед и вперед, пока не возглавил толпу, которую прежде направил. Отличная метафора для власти, правда?

Но это незнание ничуть мне не мешало, я чувствовал себя важным, я чувствовал себя частью чего-то большого и очень сильного. Я мог бы делать ужасающие и потрясающие вещи, и я бы этого не осознал: ни повода для гордости, ни повода для позора.

В ту ночь (а была уже яркая, звездная ночь) мы, разогретые собственным дыханием и уже совершенно нетрезвые (даже те из нас, кто и каплей вина себя не подзадорил), шли вслед за Клодием долго, заводя плебейские песни и размахивая факелами. Все стало хорошо, лучше не бывает.

Я чувствовал себя, наконец-то, цельным.

Так что, когда мы увидели крепких вооруженных ребят, никто, в общем-то, не испугался. Их было меньше, но они были куда лучше экипированы.

— Пацаны! — закричал им Клодий Пульхр. — Бросайте нахуй свое оружие, а лучше бросайте своего папашу Цицерона и присоединяйтесь к нам! И мы дойдем вместе до самого Капитолия!

Но, наверное, ребятам хорошо платили. Во всяком случае, Клодий не успел объяснить им, что станет с папашей Цицероном, и ему пришлось выхватить меч. Я воспринял это как личное оскорбление. Так как изначально я находился ближе к концу шествия, а теперь конец стал началом, положение у меня было удачное для того, чтобы ринуться в бой.

И, честно, тогда я ничего не боялся. Скажу тебе так: от военной подготовки очень отличается. И хотя дрался я на тренировках отлично, здесь сразу все забыл, но никакие знания мне и не понадобились.

Природа есть природа, и она безжалостна, но милосердна. Не знаю, как я тогда уцелел, потому что я активно лез на рожон.

Теперь я думаю, что Красотка Клодия рассказала Красавчику Клодию именно это — что я очень отчаянный, в том самом смысле, что несчастный. Уж не знаю, как она поняла, но на то она и Красотка Клодия. А Красавчик Клодий всегда питал слабость ко всем несчастным в мире.

Что касается той ночи: запах крови очень быстро перебил запах пота, и это было приятно.

Я думаю, я тогда убил человека. Во всяком случае, я помню, как лезвие входит в человеческую плоть (с трудом, который вознаграждается стоном) именно оттуда. Потом мы куда-то бежали вместе с Курионом, и кинжал у меня в руке был покрыт черной липкой кровью. Я очень этому удивлялся и — еще долго-долго.

Я даже не уверен, что я убил не одного из своих же ребят — такой суматошной и хаотичной была эта свалка. Впрочем, теперь я понимаю, что Клодий не считал жертв. Наоборот, гибель его людей раззадоривала толпу, потому как вызывала праведный гнев. Нет легче способа его разжечь, чем безвинные жертвы.

В любом случае, я помыл кинжал в Тибре, но мои руки как будто бы еще долго пахли кровью, хоть это и невозможно.

— Ты видел, ну ты видел! — говорил Курион. — Что было! А! Клодий Пульхр!

— Да, — сказал я. — Клодий Пульхр! Реальная жесть!

Я склонился к Куриону, взял его за плечо и сказал:

— Посмотри на них! Они испытывают к людям только отвращение!

И мы счастливо засмеялись.

На следующее утро Клодий пришел ко мне в дом. На рассвете вдруг зарядил дождь, и с тяжелых ботинок Красавчика Клодия стекала вода, он оставлял за собой яркие следы.

— Антоний! — сказал он. — Бля, я реально уверен, что тебе понравилось. Сука, бля, какой ты был — молодца вообще, хвалю. Цицерон, еб его мать, обосрался небось, да? Мы — сила, и вся хуйня.

Я крепко обнял его и сказал:

— Клодий Пульхр, ты показал мне справедливость, я хочу добиться ее! Научи меня всему!

— Да не вопрос вообще, — ответил Клодий. — Реально, чего ты думаешь об этом?

— Ну, — сказал я. — Перво-наперво, теперь я думаю: как странно, что горстка людей захватила власть надо всем миром. Может, их предки и были умны, но с чего мы взяли, что умны они сами, а?

— Во, — сказал Клодий. — Мозги у тебя, сука, бля, начинают работать нахуй. Почему? Да? Нет ответа!

В общем, мы проговорили все утро и очень тепло попрощались, а потом, уже у двери, Клодий вдруг выхватил из ножен кинжал и прижал его к моей шее. Инстинктивный страх заставил меня замереть.

— Чего? — спросил я, лезвие сильнее прижалось к шее, а Клодий Пульхр смотрел на меня блестящим, лихорадочным взглядом.

— Думаешь можешь ебать мою жену, а? — спросил он. — Ты, бля, думаешь можешь ебать мою жену? Мою симпотную Фульвию!

— Чего? Да иди ты, не ебал я твою жену, — ответил я оторопело, и вдруг вспомнил о рыжуле. Что правда, то правда — я ее действительно не ебал, но это лишь счастливое стечение обстоятельств. Впрочем, кто знает, что Красотка Клодия наплела Красавчику Клодию. Обниматься голыми под экстази тоже предосудительно.

Клодий вдруг засмеялся и отвел нож.

— А я знаю, — сказал он. — Я, бля, знаю. Это на будущее.

Вот такой аристократический молодой человек.