Маркитант Его Величества

В Ульме пришёл конец страданиям Федерико, который был совершенно разбит конной ездой, хотя и старался держаться мужественно и не обращать внимания на изрядно побитый кобчик и зудящие мозоли на заднем месте. Дальнейший путь до самой Вены предполагалось проделать по воде, что не могло не радовать гишпанца. Фуры и лошадей — своих, и тех, что нанял Алексашка, — Корнелиус ван дер Гатен оставил у знакомого коннозаводчика, который пообещал присматривать за животными и повозками до его возвращения, а с рейтарами расстался, полностью выплатив охране уговорённую сумму. За них он не беспокоился; рейтары тут же нашли себе по его протекции новую службу — сопровождать обоз знакомого голландского купца до Антверпена.

Груз до того времени, пока Корнелиус ван дер Гатен не решит проблему с фрахтом грузового судна, определили в амбар на площади перед собором. Сто лет назад его использовали как зерновой склад, но теперь в нём хранили всё, что угодно: вино, соль, бочки с сельдью и другие продукты, благо в амбаре всегда сухо и прохладно. Температура окружающего воздуха была постоянной головной болью Алексашки. Икра и сёмга, хорошо просоленные и закрытые в герметичные бочки, по идее, не могли испортиться. Но всё равно за грузом нужен был глаз да глаз. Если в горах приходилось кутаться от холода в тёплый кафтан, то на равнинах солнце пригревало изрядно, и Алексашка постоянно держал парусину, которой прикрывали бочки, предварительно её намочив и таким образом охлаждая свой товар.

Ильин-младший извёлся, дожидаясь, пока голландский купец решит свои проблемы, которые не ограничивались поисками подходящего плавательного средства. Корнелиус ван дер Гатен ещё и вёл переговоры с ульмскими купцами на предмет поставок сельди; но то его дела, а Ильину-младшему каждый день задержки казался медленной пыткой в подвале палача.

Естественно, от безделья он опять принялся за старое — стал, как и в Амстердаме, знакомиться с городом и обычаями швабов. Это было чертовски интересно, но Алексашку сильно утомила дорога (обоз ехал к Ульму почти месяц), и он старался больше глазеть и слушать, нежели болтаться по городу как бездомный кот. Правда, с немецким языком, который он знал, вышла заминка; швабы разговаривали как-то по-иному, и приходилось сильно напрягаться, чтобы понять их. Хорошо, Ульм был торговым городом со дня своего основания, поэтому народ в нём мог изъясняться на любом европейском языке. Расположенный на перекрёстке важных торговых путей, ведущих в Италию, город был одним из крупнейших в Германии, уступая по размеру только Нюрнбергу.

Однако лучшие времена Ульма уже остались в прошлом, и город постепенно хирел. Если раньше ульмские бумазеи и льняные полотна продавались в Генуе, Венеции, Женеве, Лионе, Нидерландах и даже в Англии с большой прибылью, то теперь мануфактурами в Европе никого не удивишь. Открытие Америки и основание морских путей в Индию стали для Ульма неприятным сюрпризом, не говоря уже о том, что английские и нидерландские ткани стали гораздо дешевле.

Тем не менее жизнь в городе если и не била ключом, то бурлила, как Дунай в горных теснинах, — но это для неосведомлённых. Горожане пытались сохранить устоявшийся быт и тщательно скрывали от посторонних свои проблемы. Но если учесть, что пятьдесят с лишним лет назад около пяти тысяч человек в Ульме стали жертвами свирепой чумы, а по окончании тридцатилетней войны город должен был возместить государству убытки в размере ста двадцати тысяч гульденов (это притом, что городская казна за время военных действий утратила около четырёх миллионов гульденов), то картина вырисовывалась и вовсе безрадостной.

Но эти вопросы волновали Алексашку меньше всего. Большей частью он торчал в гербергах — пивных тавернах (пиво у швабов было просто потрясающим!). Собственно, как и красное вино, которое называлось «троллингер». К пиву в герберге подавали «маульташен», с виду похожие на крохотные пирожки с очень вкусной начинкой, и Алексашка поглощал их в большом количестве. А когда наливался пивом под завязку, то шёл поглазеть на какую-нибудь невидаль. Так он попал на странный праздник, похожий на рыцарский турнир, только на воде. Вместо рыцарей в лодках находились простолюдины — рыбаки, крестьяне, торговцы, ремесленники, как мужчины, так и женщины, а в одной из лодок Алексашка заметил даже каких-то знатных господ, судя по богатой одежде.

Под барабанную дробь от противоположного берега Дуная (возле Ульма он неширок, а сам город раскинулся на левом берегу реки) отплыли три лодки, в которых находились по три гребца, а четвёртый был вооружён длинной тупой палкой. Этим импровизированным копьём нужно было столкнуть в воду противника, приплывшего с другого берега. Надо сказать, зрелище получилось захватывающим. Даже Алексашка орал как оглашённый, поддерживая «свою» лодку. Как он её выбрал, по каким признакам, Ильин-младший потом сам себе не смог объяснить, но результатом остался доволен — его лодочники-рыцари оказались в числе победителей этого необычного турнира.