Маркитант Его Величества

Федерико по-прежнему большую часть времени проводил в гостинице. «Неужели он насолил ещё и немцам?» — думал Алексашка. Но ничего не спрашивал. «Пусть его», — думал он. В Вене они расстанутся, и на этом гишпанца можно будет выбросить из головы, хотя Алексашка и чувствовал к нему большое расположение.

Иногда в своих блужданиях по Ульму он забредал в такие места, где цивилизация, как таковая, практически отсутствовала. Они напоминали ему Архангельск. У амбара, где Алексашка хранил свой товар, протекали два рукава речушки, которую называли Блау. Она впадала в Дунай. На берегах Блау располагался квартал рыбаков и кожевенников. Он был очень живописен — узкие улочки, небольшие домики, старинные мосты и просто переходы с одного берега речки на другой, неистребимый запах рыбы и выделанных кож...

Была в Ульме и городская достопримечательность — Мясницкая башня. Она наклонилась в сторону собора, будто монашка во время молитвы перед образами. Казалось, что ещё немного и башня упадёт. Она и похожа была на монашку — сложенная из тёмного кирпича, чопорная и худая, словно после длительного поста.

Имелась у города и верфь — на правом берегу Дуная. Сто лет назад её основал баварский торговец Симон Бауэр, для которого и построили первое судно. Оно имело чёрно-белую окраску, и с той поры так стали красить все суда, спущенные на воду в Ульме. Путешествие по Дунаю от Ульма к Вене в качестве пассажира обходилось недёшево — примерно сто пятьдесят гульденов. Алексашка с невольной душевной дрожью в который раз подсчитывал количество оставшихся денег в мошне и соображал, что ему делать, если за свой груз ему придётся заплатить транспортной конторе больше, чем он предполагает.

Правда, Корнелиус ван дер Гатен обещал выручить его в случае финансовых затруднений, но Алексашка знал, что это может ему дорого обойтись. При всём том, голландский купец совсем не был поход на бескорыстного дядюшку. Как бы не пришлось потом отдавать ему половину своего груза за бесценок. Отец много чего рассказал своему наследнику о повадках европейских негоциантов...

Алексашка и голландский купец покинули Ульм спустя неделю по прибытии в город. Корнелиус ван дер Гатен нанял два вместительных каботьера, придуманных нормандскими корабельными мастерами и предназначенных для грузовых перевозок по рекам. Это были плоскодонные суда с удлинённым корпусом и прямым парусом, который на такой быстрой реке, как Дунай в его верхней части, практически не применялся. Главную роль в плавании исполняли рулевые вёсла и опытный лоцман. По совместительству он ещё претендовал и на роль гида, со смаком комментируя все речные красоты, которые мелькали мимо бортов каботьера как в калейдоскопе; по крайней мере, так казалось Алексашке.

Звали лоцмана Марли. Даже не господин Марли. Он просил называть его просто Марли, и никак иначе. Лоцман был похож на старого добродушного моржа. Это сходство особенно подчёркивали пышные поседевшие усы и маленькие живые глазки на сильно загорелом и обветренном лице, которыми он подмечал малейшие изгибы русла реки, мели, перекаты и коварные скалы, невидимые в водной толще, которые могли вспороть корпус каботьера словно краб своими клешнями мидию.

— Нет, вы только посмотрите, майне херрен, какая прелесть! — восхищался Марли, когда каботьеры отошли от пристани и мимо начали проплывать берега Ульма. — Сколько раз я покидал родной город, столько и поражался его красоте!

— Да, да, конечно, — вежливо отвечал Алексашка, мысленно посмеиваясь не без иронии, — жаль, лоцман не видел красот русской земли.

Видимо, Марли был большим патриотом Ульма. Впрочем, город и впрямь оставил приятное впечатление. Утро выдалось солнечным, и белые стены домов рыбацкого квартала, расположенные у самой воды, с их красными черепичным крышами отражались в реке как в зеркале. Картину дополняли яркие палисадники с их цветочным многообразием и береговые укрепления Адлербастай, увитые плющом.

Русло Дуная на большем своём протяжении было извилисто, местами с крутыми излучинами, а где река расширялась, вырываясь на простор из теснин, изобиловало большим количеством отмелей и перекатов.

В общем, Марли не скучал. Собственно, как и пассажиры каботьеров — виды берегов были потрясающими. С этим, в конце концов, вынужден был согласиться и Алексашка.

Правый берег Дуная был совершенно плоским, а левый — горным и скалистым. Под Пассау река приняла в себя приток Инн, отчего Дунай стал гораздо полноводней. Но за Пассау началась теснина, которая тянулась более сотни вёрст, до самого Кремса. Русло в теснине было завалено камнями и загромождено островками, которые образовали пороги Штрудель. Здесь Марли пришлось здорово потрудиться, чтобы суда не пошли на дно, разбившись о скалы, а пассажирам довелось пережить немало неприятных моментов, когда их жизнь висела на волоске. Особенно страшно было возле большой скалы Гаусштейн, где бурлил огромный водоворот.

Лоцман немного расслабился лишь неподалёку от Кремса. Он закурил трубку и сказал, указывая длинным чубуком на скалу, возвышавшуюся над Дунаем почти на двести саженей: