Марксистская философия в XIX веке. Книга первая (От возникновения марксистской философии до ее развития в 50-х – 60 годах XIX века)

Включенность целого «царства естественных необходимостей» во влияющий на него контекст культуры, т.е. исторического бытия человека, абсолютно неизбежна, но контекст этот и вызываемые им влияния могут быть очень различными. Для всех общественных формаций эпохи «предыстории человечества» характерна псевдонатуральная (мнимоприродная) форма действия многих закономерностей. При этом причины, породившие подобные мнимоприродные формы, лежат не в том, что человечество чрезмерно-де глубоко погрузилось в природу и чрезмерно сильно напитало ею свою культуру. Скорее имеет место обратная зависимость: недостаточно полное и недостаточно глубокое освоение природы человечеством – одна из причин того, что люди недостаточно выделяют специфичность своей собственной, исторической сущности и не могут еще построить социальные отношения сообразно высоким возможностям подлинно человеческих личностей. Так или иначе, преуспело ли человечество в освоении природы, или нет, – мнимоприродные формы самих исторических закономерностей возникли не из подлинной «внечеловеческой» природы и последняя не является их источником.

Широко известно высказывание К. Маркса в «Предисловии» к первому изданию «Капитала»: «Я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественно-исторический процесс…» [1, т. 23, с. 10]. Легко устанавливаемый смысл этого высказывания сводят обычно к мысли, что развитие всякого способа производства есть процесс законосообразный и, следовательно, в этом допускающий относительное сравнение его с процессами собственно природными. Это, несомненно, имел в виду и сам Маркс, но не только это.

Ближайший контекст поясняет смысл анализируемого высказывания. Речь идет о закономерном при капитализме сведéнии людей к ролям экономических персонажей. В каждой такой роли человек существенно предопределен извне. Логика безличного и отчужденно-вещного содержания каждой такой роли извне предопределяет действия человека. Он лишен ответственности за ход истории, поскольку «вжился» в эту систему отчуждения. Детерминация, которой подчинены экономические персонажи, уподоблена природной детерминации, но это типичный случай мнимой природности, возникшей исторически и имеющей исторически преходящий характер.

И это далеко не единственный феномен буржуазного способа производства, заслуживающий у Маркса характеристики природноподобного феномена, – характеристики, посредством которой Маркс не только констатирует, но и критикует уподобление исторического природному. Одним из ярких примеров уподобления социальной зависимости природным законам является детерминация факторов и тенденций производства через рыночные связи: «…рынок должен постоянно расширяться, так что рыночные связи и определяющие их условия все более принимают характер независимого от производителей естественного закона, становятся все более неподдающимися контролю» [1, т. 25, ч. I, с. 268]. Есть и более общие примеры: «…среди самих капиталистов, которые противостоят друг другу лишь как товаровладельцы, господствует полнейшая анархия, в рамках которой общественная связь производства властно дает о себе знать индивидуальному произволу только как всесильный закон природы» [1, т. 25, ч. II, с. 454].

Постижение этой формы действия социальной детерминации, уподобившейся природным законам, стало для Маркса специальной задачей философско-методологического плана. Надлежало выяснить, из каких именно корней вырастает это уподобление природным зависимостям, с тем чтобы можно было в будущем справиться с проблемой снятия этих мнимоприродных феноменов.

Маркс констатирует, что хотя социальные условия порождены обществом, но индивиду в товарно-капиталистическом обществе они «представляются как бы природными условиями, т.е. недоступными контролю индивидов…» [1, т. 46, ч. I, с. 107]. И это – отнюдь не иллюзия, но определенная форма воспроизведения в представлении действительных социальных связей. Дело в том, что капитализм предельно развивает атомизирующее разделение труда, которому соответствует система «атомистических» отношений. Атомизация расщепляет и разъедает все содержание культуры: «частные интересы» выступают как безразличные друг другу, возводящие каждый себя в самоцель и преследующий свои замкнутые интересы. Общий же интерес как целостность никем не принят на себя, он – ничей интерес и «существует, так сказать, лишь за спиной рефлектированных в самих себя отдельных интересов» [1, т. 46, ч. II, с. 452]. Все атомизированные, замкнутые в себе части оплетены сетью взаимозависимостей, действующих через их собственные частные интересы: «…поскольку меня определяют и насилуют мои собственные потребности, насилие надо мной совершает не нечто чуждое, а лишь моя собственная природа, являющаяся совокупностью потребностей и влечений (иначе говоря, мой интерес, выступающий во всеобщей рефлектированной форме). Но ведь это как раз и есть та сторона, посредством которой я подвергаю принуждению другого, втягиваю его в систему обмена» [1, т. 46, ч. I, с. 192].