Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск второй

В середине 20-х годов позиция советской коммунистической партии была во многом парадоксальной и двойственной. Когда в 1917 году большевики взяли власть, они считали, что скоро социалистическая революция победит в Великобритании, Франции или Германии и экономически более развитые страны окажут содействие развитию Советской страны. Постепенно эти надежды рассеялись. В 1925 году большинство советской партии приняло доктрину Сталина, согласно которой строительство социализма могло быть осуществлено в одном лишь Советском Союзе. Вследствие этого Советский Союз становился моделью и «образцом» для всех угнетенных народов мира. В том же году XIV съезд партии провозгласил, что для достижения социализма необходимо проведение политики индустриализации. На основании этой политики экономическое строительство должно будет поставить перед собой цель преобразовать СССР из страны – импортера машин и оборудования в страну – производителя машин и оборудования, вытеснить частный капитал и дать СССР экономическую независимость.

Экономическая и политическая обстановка мало благоприятствовала осуществлению этой программы. Партия была главным образом городской партией. Накануне революции в числе ее членов было всего 494 крестьянина; до 1917 года в ней было всего четыре сельские ячейки[117]. В середине 20-х годов партия еще оставалась организацией преимущественно городской. В начале 1926 года лишь 16 процентов ее членов и кандидатов в члены были из числа крестьян, что было равносильно одному члену партии на 150 крестьянских дворов[118]. Для большинства деревень партия, таким образом, была некой далекой городской организацией, а влияние сельского совета было меньшим, чем влияние традиционной общины – «мира» – со своим избираемым старостой, который занимался распределением земли между крестьянскими дворами и контролировал финансовые средства общины. Следует также учесть, что к середине 20-х годов советская экономика продолжала оставаться в основном крестьянской. В 1926 году, как и в 1924, 83 процента населения жило в деревне. В большинстве деревень существовало надельное земледелие, причем наделы периодически перераспределялись таким образом, чтобы их размеры на душу населения оставались равными. Кроме того, продаваемая на рынке часть сельскохозяйственной продукции была меньше, чем до революции. Мнения экономистов о причинах такого положения разделились, и до сих пор они не пришли к единогласию. Некоторые считают, что это было вызвано аграрной революцией 1917 – 1918 годов, которая упразднила помещичье землевладение и утвердила большее равенство внутри деревни, сократив, таким образом, товарно-капиталистическое производство. Другие указывают на недостаточно высокие цены, предлагавшиеся крестьянину за его продукты, что заставляло его сокращать товарное производство. Наибольшие трудности в ту пору ощущались в производстве зерна. В середине 20-х годов количество зерна, сбываемого за пределами деревни, было ниже количества, проданного в 1913 году, а экспорт зерна, являвшегося главной статьей экспорта до 1914 года, был ничтожен. Следовательно, валюты, нужной для оплаты ввозимого оборудования, необходимого для осуществления индустриализации, было недостаточно. Кроме того, Советской России, которую капиталистические страны считали опасной революционной державой, не удалось добиться иностранных займов для экономической деятельности правительства и частных лиц. До 1914 года эти займы были важным фактором развития экономики.

Нарисованная картина, однако, слишком мрачна. Новая экономическая политика (нэп), провозглашенная Лениным в 1921 году, дала блестящие результаты в некоторых аспектах. Нэп предусматривал отказ государства от принудительного контроля за крестьянским производством, который осуществлялся в годы гражданской войны; вновь был налажен товарообмен между городом и деревней. В этих условиях производство, как промышленное, так и сельскохозяйственное, начало развиваться быстрее, чем это считали возможным политики и экономисты. Осенью 1926 года оно достигло – или почти достигло – довоенного уровня. В руках государства оставалась почти вся промышленность и банковская система. Сохранилась также государственная монополия внешней торговли. И хотя импорт достигал лишь примерно половины довоенного уровня, контроль над внешней торговлей являлся орудием поддержания на более высоком уровне импорта оборудования и капиталов в ущерб импорту товаров широкого потребления и пищевых продуктов (равновесию платежного баланса помогла отмена заграничного долга, который вместе с процентами достиг перед революцией значительной суммы). Пользуясь такой экономической властью, Советское правительство сумело в 1926 году добиться более высокого уровня капиталовложений в промышленность, чем в 1913 году, причем были использованы лишь внутренние резервы без крупных внешних займов.