Мармион

Сказочные башни с романтическими зубцами и острыми конусами кровель все равно не делают из Холируда военного сооружения. Его вполне ренессансный двор, да и двухэтажный главный фасад с широкими окнами, частые переплеты, разделяющие эти окна на квадратики, в каждом из которых сверкает по закатному солнцу, — слишком весело все это выглядит, чтобы быть замком, наподобие мрачного Линлитгофа. Нет, это — дворец, который в облике своем воплотил все главные черты и шотландского, и английского, короче, островного Возрождения, отставшего на век от французского и на три от итальянского, и потому особенно спешившего все наверстать...

Неслучайно король Шотландии Иаков IV выглядит олицетворением своей эпохи:

Монарх блистательный любил
Звон песен и пиров.
Он королем веселым был,
Дни на турнирах проводил,
А ночью с рыцарями пил
В сверкании балов.

Иаков IV был для Шотландии тем, чем был для Франции Франциск Первый или для Флоренции Лоренцо Медичи Великолепный. Он создал первый в Шотландии университет в городке Сент-Эндрюс.

Сначала там было всего пятнадцать студентов, причем среди них был и Гевиан, сын Арчибальда, графа Ангуса, того самого Дугласа, который настолько не ладил с королем, что тот однажды даже устроил осаду его замка Танталлона! И вот сын этого бунтаря оканчивает королевский университет. В буквальном смысле королевский: созданный и опекаемый королем, содержащийся даже не на казенные, а на личные средства Иакова!

Впоследствии Гевиан, переводчик на шотландский язык Вергилия и других античных классиков, стал епископом Данкледским. А сам Дуглас после осады и по сути дела войны со своим королем согласился стать лордом-канцлером Шотландии, хотя и король, и сам он знали отлично, что нечасто они сойдутся во мнениях... Так самый блестящий персонаж шотландского Возрождения и самый суровый защитник средневековых ценностей нашли между собой общий язык, когда дело коснулось переломного периода в судьбе страны.

А два старших сына Дугласа погибли в битве при Флоддене вместе с королем, одним из последних рыцарей в истории Шотландии...

Я не случайно рассказал об отношениях короля и графа Ангуса: в «Мармионе» этим отношениям уделено немало места, да и одна из кульминационных сцен романа — разговор короля, графа и Мармиона на балу — дает очень много для понимания сложности политического положения накануне Флодденской битвы.

Именно к Дугласу в Танталлон король отправляет Мармиона ожидать результатов его заранее обреченной дипломатической миссии, в который уже раз примирившись с самым могущественным и строптивым, но и с самым рыцарственно-честным из своих дворян. Примирившись, но не уступив.

Холируд связан не только с именем Иакова IV, но и с именем Марии Стюарт, внучки этого короля. Ее комнаты, как и комнаты Иакова, сохраняются и поныне в подлинном виде.

Путь от Эдинбурга до Танталлона по берегу Северного моря должен был занять у отряда, ехавшего шагом, более чем полдня. Берег местами высокий, местами плавно сходящий к пустынным каменистым пляжам, резко подымается после Северного Берика. И там, где стоит замок Дугласов, высота обрыва достигает более тридцати метров.

Скалы белесо-желтоватые, равнина моря, продолженная равниной широкого безлесного пространства над морем, высокие травы да узкая среди них дорожка — единственная дорожка от большой дороги к Танталлону... Тут в любую сторону все видно за несколько километров. И войска, откуда бы ни шли они, были бы замечены часовыми на стенах минимум за час до того, как подойдут. Пустое поле, пустое небо...

Замок занимает весь скалистый мыс и, повиснув над морем, выглядит действительно неприступным. Кроме стен, тридцатиметровый обрыв с трех сторон, под ним — острые камни и буруны, мимо которых разве что крохотная двухместная плоскодонка могла бы подойти — не к берегу — к отвесной скале!

Резкость тишины в часы отлива усилена тут редкими криками чаек. А во время прилива пена, разбивающаяся об основание мыса, белой каймой кипит далеко внизу.

Застыл недвижный строй зубцов;
Издалека они видны
Над ревом вспененных валов,
Над белым бешенством волны,
Где рушится прибоя вал
На острия гранитных скал.

Эти строки — первое, что вспомнилось мне, когда из огромного внутреннего двора через низкие сводчатые ворота вышли мы на эспланаду к морю, а за спиной остались желтоватые выветренные башни.

Я подумал тогда, что именно тут, нарушив все исторические и прочие каноны, следовало бы снимать фильм о Гамлете. Эта предельная грозность пейзажа очень подходит для появления призрака в латах. Куда больше, чем берег в Эстонии или даже уютная эспланада вполне домашнего тихого Хельсингора (Эльсинора), стоящего над узким и спокойным проливом между Данией и Швецией.