Мармион

Мы — тоже. Хотя в трех с лишним километрах от ворот парка, позади поместья, в долине речки, на крохотном островке есть руины замка, скорее всего, потешного сооружения XVII века. Эти руины стоят над подвалом с цилиндрическим сводом; входя, вы испытываете чувство, что в некую бочку вступаете, а не в подземелье.

Местный фермер, большой любитель прозы и поэм Скотта, а также владелец пары тысяч овец, сквозь строй которых он вел меня к руине, утверждал, что это и есть «тот самый Гоблин-Холл», но, наверное, он настаивал на этом потому, что руины замка находились на его земле. Сам подвал, всего метров двадцать на десять, не очень похож на описанное в легенде грандиозное подземелье.

Что же касается названия Гоблин-Холл — это имя носит теперь весьма фешенебельная небольшая гостиница. Прямо от этого заведения идет к воротам поместья тройная липовая аллея, состоящая из таких толстых деревьев, что они вполне могли уже быть здесь во времена Мармиона. Если так, то уж точно боевого замка тут не было: за деревьями легко прятаться осаждающим, поэтому аллея и замок — вещи несовместимые. Впрочем, тройная аллея вообще характерна для усадебного паркостроения не ранее XVIII века.

Из Гиффорда в Эдинбург ведет не одна дорога. Мы выбрали не самую прямую, идущую между холмами, ту, что наиболее соответствовала описанной в поэме:

Их путь широкой шел тропой,
Поросшей ровною травой,
Среди полян, лощин, холмов,
Сквозь сердце Салтонских лесов.
Под сводом сомкнутых ветвей...

Вот на этой дороге и появился вдруг неведомый дорожный знак, какого я ни в одной стране не видел: обычный треугольник, белый с красной каймой, но вместо восклицательного знака или чего другого — ну, хоть пары школьников или оленя — там были только четыре буквы: БРОД! (FORD!). Спустя километр дорога, круто виляя, спустилась с холма. Асфальт не прерывался, но через него перекатывался внушительный ручей (или даже речка?) шириной метров пять. Поздним вечером при свете фар этот брод казался уж точно чем-то выскочившим из прошлых времен.

В километре за бродом в лесу открылась большая поляна, и я решил, что, скорее всего, именно тут, по описанию Скотта, и произошла встреча Мармиона с сэром Дэвидом Линдзи — герольдмейстером Иакова IV, дипломатом, поэтом, литературным противником автора «Утопии» Томаса Мора. Сатиры Линдзи, направленные против католической церкви, уже мало кто читает, но сама личность этого блестящего деятеля шотландского Ренессанса привлекала не одного Скотта, а еще многих исследователей этой исторической эпохи. Ему удавалось не раз предотвращать те или иные конфликты, и Скотт имел все основания изобразить его как человека, старающегося отговорить от войны своего короля.

Над крутизною берегов,
Где бурный Тайн стремит свой бег,
Стоит Кричтаун. Здесь готов
Стараньем Короля Гербов
Для гостя ужин и ночлег.

Но поскольку нас сэр Дэвид Линдзи, к сожалению, не встречал (да и Кричтаун — давным-давно — руина), нам пришлось заночевать в лесу. Так что в Кричтаун поехали мы уже утром.

Речка Тайн, не столько бурная, сколько быстрая и петляющая, — нечто среднее между рекой и ручьем, впрочем, из машины ее почти не видно: вершины деревьев, растущих на крутом склоне, справа от узкой дороги, скрывают ее, но шум воды слышен даже сквозь гул мотора...

По сравнению с пейзажами сурового побережья Северного моря, особенно по сравнению со Святым Островом или с грозным, холодным, неуютно высящимся над белой пеной Танталлоном, окрестности Кричтауна почти буколичны. Мягкость пейзажа, теплота холмов и рощиц...

Если смотреть не снизу, из глубокой долины, а со стороны деревни, вид у этого замка вовсе не боевой, не строгий. Скорее, он предназначался для развлечений, охоты, празднеств на луговых склонах.

Однако поначалу Кричтаун был одним из важнейших форпостов, охранявших столицу с опасной южной стороны. И так было примерно до середины XIII столетия. А потом — то ли из-за мирного и веселого пейзажа, то ли в силу характера и привычек владельцев замка, он стал не страшным, не грозным, а, скорее, изысканным, если это слово не противоречит гладкости наружных стен, лишенных каких-либо украшений. Но сам силуэт стен и башен, вернее, башенок, — разнообразен, почти капризен.

Оставив машину в деревне, километра за два, мы направились к замку.

Кричтаун! По дворам твоим
Гоняют скот на водопой,
Но этих грубых башен строй
Не раз приютом был моим, —

пишет Скотт, вспоминая, что на всем пути от замка до столицы «нет ни камня, ни ручья», которого он не отыскал бы, как говорится, с закрытыми глазами.