Но лучше по порядку. Именно так, как ехал от Норема до Эдинбурга и оттуда в Танталлон и на Флодденское поле лорд Мармион, спустя четыре с половиной века после него и полтора века после Скотта, проехали и мы. Правда, не верхом, а на фордике, что, разумеется, могло бы смещать расстояния, делая каждый переход, занявший у героя поэмы целый день, сорокаминутной поездкой. Но мы останавливались часто и надолго. Поэтому наша поездка до Эдинбурга растянулась на те же два с половиной дня, и нам удалось взглянуть на окружающее неторопливым взглядом «чародея Севера».
Итак, замок Норем. Начало Песни первой:
Никаких стражей, конечно, не было ни в августе 1991 года, ни даже в 1807 году, когда поэт писал эти строки. Норем был разрушен шотландцами в самый день Флодденской битвы и доломан (разобран на стройматериалы) в XVII веке. Поэтому сегодня он почти такой же, как во времена Скотта. Разве что разросшиеся деревья не позволяют увидеть Чевиотские холмы. Впрочем, и тогда они были видны лишь в ясную погоду и вечером: находятся они к северо-западу от замка и на закате должны резко выделяться на фоне алого неба. Алого, даже лиловатого — такие уж тут закаты, наверное потому, что ветреная погода почти не уступает места штилевой.
Твид около Норема действительно спокойный и на вид довольно глубокий. Все перекаты, мели, даже небольшие водовороты — всё это чуть выше по течению, километрах в десяти, где-то около Флоддена, и еще выше, километров через 60, у Мелрозского аббатства. Там река и вправду бурная, быстрая. Так бывает вообще с горными реками, вырвавшимися на равнину. Особенно, если у реки много притоков, сбегающих с окрестных холмов.
Но у Норема Твид уже неспешный. Так что братец Джон (монашек, вроде как перекочевавший в роман из произведений Рабле), плававший на тот берег по амурным делам, который «без подрясника удрал» от ревнивого барона, туда переплывал явно в подряснике, чего никак не мог бы сделать, будь Твид здесь побыстрее.
Сам замок — музей-руина. На земляном валу стоит некая будочка с открытками в витрине, там же и билеты, говорят, продаются на осмотр Норема. Но это мы узнали уже позднее. А утром, спросив в сельском кафе, когда открывается замок, мы получили такой ответ: «Вы перелезьте через шлагбаум, если есть кто из служащих, так заплатите». Никого из служащих мы так и не увидели. Перелезли. Вошли под арку ворот...
Не было, конечно, ничего этого: мостик никакой не подъемный, а обыкновенный — из серых, вымытых дождями реек, от решетки только пазы в каменных столбах уцелели. Но арка была не только мрачная, как говорит о ней поэт, но и внушительной длины — скорее, тоннель, чем арка: внешняя стена замка была не менее четырех метров в толщину. Ров с трех сторон довольно глубокий, а с четвертой — крутой откос к реке зарос огромными деревьями. Поэтому нелегко представить себе, как все это выглядело четыре с половиной века назад. Донжон уцелел, точнее — две стены из четырех, но тяжелые круглые арки грубой саксонской и весьма внушительной постройки, в стенах немыслимой толщины, выглядят не оконными проемами — скорее, коридорами в никуда...
Над мощным сводом подвала, на месте того холла, где лорд Хэрон принимал Мармиона (Песнь первая) — современная решетка типа балконной с перилами, чтобы какой-нибудь любитель старины, а скорее всего школьник, не бухнулся прямо в подвал.
Как и большая часть замков в этих краях, Норем производит впечатление немыслимой мощи, и точно видишь — строители не задумывались над чем-либо, имеющим отношение к эстетике. Эта деловитая манера — полная противоположность французским замкам, которые даже в самые суровые и неэстетичные эпохи — хоть в IX—X веках — строились с учетом какой-то гармонии, с постоянным, может, даже и неосознанным стремлением украсить постройку. А в Шотландии — да зачастую и в Англии — даже готика редко выглядит праздничной. Так что ж говорить о замке XII века, когда готика еще почти не перешагнула Ламанша! И только невероятно яркая зелень, листва дубов, и особенно трава во внутреннем дворе замка, смягчают и оживляют эту суровость, глядящую навстречу ветрам, как боевая секира.
На другом берегу реки, на шотландской стороне, сразу от берега — крутой подъём. Та самая дорога, по которой Мармион ехал, сопровождаемый таинственным пилигримом, от Норема до Гиффорда: